— Ты не любишь его? — спрашивает Тося. Сейчас я стою над ним и смотрю на его круглый зад в пёстрых штанах.

И, словно чувствует мой взгляд, мальчик переворачивается и открывает глаза. И смотрит на меня. Смотрит не как ребёнок, а — пристально, совсем как любопытствующий взрослый.

Я смотрю на него. Впервые.

Ему уже два года, и лицо его вполне определилось.

Глаза — не материны, не каре-чёрные, и не Сашины — не голубые. И взгляд не материн, вполне земной.

Мальчик улыбается, встаёт, поднимается на цыпочки, тянет ко мне руки.

Склоняюсь к нему, он тут же всеми пальцами впивается в мою шею.

Пальцы на шее сзади, а мне кажется, он душит меня.

«Ёша», — говорит он.

От его тела идёт знакомое тепло. Мерещится мне или и впрямь… но откуда… запах раскалённой железки. Нет же! Это материны шутки. Это она внушила мне: новый мальчик — Павел.

Мёртвой хваткой вцепился он в меня. Павел никогда ничего не делал со мной насильно.

Пытаюсь оторвать от себя мальчика, но он ногами меня обвил, он словно прирос ко мне.

И я стою со своей ношей неподвижно, не понимая, что случилось со мной?

Мы с Тосей берём его из яслей после уроков.

Когда мальчику исполнился год, мать пошла работать. Это она хотела, чтобы он рос в яслях. Мы с Тосей не согласились держать его там целый день. И вот теперь я — в ловушке, я обвит мальчиком и затаил дыхание.

Он говорит только «мама», «папа», «Ёша», «Тося», «ам». А я вдруг слышу: «чи…», «чит…»

Мерещится?

Но ведь прямо в ухо звучит — «чи…», «чит…»

Дурак догадается: «читай!»

Он хочет, чтобы я ему читал?

«Это Павел», — сказала мать.

Великая осторожность разливается по мне. И… я кладу свои руки на спину мальчика. Ими — прежде разума — принимаю его тепло. Ещё крепче прижимаю плотное тельце с несильно выпирающими лопатками.

Как мог я столько времени лишать себя этого сладкого чувства?

Мальчик хочет, чтобы я читал ему.

Но ведь мой Павел сколько за жизнь книг прочитал! И если это Павел…

Что переходит из одной жизни в другую?

Тело, Душа, Дух? Тело — совсем не похоже на тело Павла, у нового мальчика оно — узкое, длинное, как у Саши и мамы, с тонкой костью. Тело — это материя, мир материальный. Тело моего Павла распалось, рассыпалось в прах.

Знания… это Душа или Дух? А может, знания — тоже материя, ведь знания наносятся на мозг данного, живущего в этот момент человека…

Я тоже уже жил когда-то. Что знал я, когда родился? Были ли у меня сразу хоть какие-то знания?

То, что я, голодный, полз к двери, слушал разговоры матери с мужчинами… — знания или инстинкт самосохранения? Дух или Душа?

Ноги сами ведут меня в мою комнату. Не успеваю взять с полки сказки Пушкина и подойти к тахте, как мальчик выскальзывает из моих рук и в одну секунду оказывается около мишки. Пытается обхватить его, но рук не хватает. Он смеётся, бормочет непонятные мне слова, валится на спину и тянет за лапу мишку на себя.

Что это? Память? Мальчик знает, что мишка имеет отношение к нему, если он Павел? Память, подсознание — материя, Душа, Дух?

Я начинаю читать ему «Сказку о царе Салтане», и он, прижимая к себе мишку, жадно ловит слова.

Мне бы снова добраться до книг матери. Но когда? Утром — школа. Сентябрь. После уроков — Тося. Вечером мать дома. Я никогда теперь не бываю дома один. Не могу же сейчас бросить мальчика и бежать читать?

Очень даже могу! Посажу его в манеж, пусть сам играет, а я должен понять…

В этот момент в дом входит мать.