И, действительно, Борис у самой своей шеи услышал шорох, слабое потрескивание. Затем тепло, да, да, он явственно слышит тепло. Оно зарождается в голове, спускается к шее, плечам.

Скепсис, неверие вновь отступают. Может, и в самом деле!.. Мы ведь многого не знаем. Мозг, психика — чудеса природы! Тут для учёных целина, мир полон тайн.

Голос будто падает с неба:

— Вам уже лучше, — боль отступает, уходит, откатывается к ногам, и — в землю. Материя живёт, дышит, она переходит в новое состояние, уносит боль в землю, и там, в земле, электризует корни растений. Материя не исчезает, она всё время меняет форму существования.

«А это — примитив, отсебятина, — мелькает в сознании Качана. — Очевидно, он не знает, что я — физик, шаманство не пройдёт».

Голос экстрасенса крепнет, становится строже.

— Молодой человек! Сударь! Возьмите себя в руки!.. Биополе встревожено, срывается с волны — общей, нашей, той, что необходима. Вы должны мне помогать, верить, а вы думаете Бог знает что. Итак, смотрите в ту же точку, успокойтесь, дышите ровно — так, так, ровно, глубоко, и мыслью, всем строем чувств помогайте, помогайте… Вот, уже лучше. Ваш мозг и весь организм — биоэлектрическая станция, всё дело лишь в том, чтобы улавливать потоки электронов, наладить взаимодействие, управлять. Вы — физик, учёный, у вас молодой, чуткий и глубокий ум. Вы поймёте, вы всё поймёте и поможете. Так, так, уже лучше. Мои ладони — локаторы, пальцы искрят.

Борис при этих словах почувствовал волну тепла ясно ощутимой внутренней силы. Она возникла вдруг, прихлынула к голове, сердцу. Вот она разливается по всему телу. Он глубоко, почти конвульсивно вдохнул. Краем глаза следит за движением рук целителя, слышит его неровное, напряжённое дыхание. Кажется, он с большим усилием, частыми, мелкими движениями «сжимает», «уминает» над головой Бориса незримый круг, какой-то нимб, спускается вниз к шее, и тут, не прикасаясь к телу, что-то давит, мнет. И при этом дышит всё тяжелее.

Борис каждой клеткой своего организма слышит трудную работу Курнавина, и, желая ему помочь, старается быть послушным, дышит ровно и глубоко, неотрывно смотрит в избранную точку на небе. На мгновение ему кажется, он видит эту точку, мог бы в любое другое время отыскать её на небе.

— Вам уже лучше, спазм проходит, боли отступают.

Эти последние слова Николай Семёнович говорит тихо, в голосе слышится крайняя усталость. Он в последний раз ровно взмахнул рукой и затих.

Молча отошёл на полянку, медленно на неё опустился. И не смотрел на Бориса, — видно было, врачеватель устал, ему нужен отдых.

А Борис, забыв о своей болезни, с тревогой смотрел на него, не зная, как ему помочь и какие слова благодарности сказать. Он ещё не совсем понимал, помог ли ему экстрасенс и как велика эта помощь, но ясно видел, что человек этот, почти ему незнакомый, затратил уйму энергии, отвращая от него беду.

Курнавин был бледен, он платком вытирал пот с лица.

Поднял глаза на Бориса:

— Трудно даются мне сеансы. Возраст.

И он грустно, и как-то тепло, по-родственному улыбнулся.

— Вам, я надеюсь, полегчало.

— Да, да, — заторопился Борис. — Мне совсем хорошо. Болей как не бывало.

Сказал, а сам прислушался к биению собственного сердца. И не понял: были там боли или они вовсе отступили. Тяжесть под сердцем сохранялась, но он теперь не испытывал страха, его сердце билось реже и спокойнее.

Николай Семёнович подошёл к Борису, показал ему ладони. Они были чуть припухшими, цвет малиновый.

— Вы знаете, какая у них температура?

Борис покачал головой: он этого не знает.

И так же не торопясь, как он всё делал, Курнавин поднёс ладони к щекам Бориса: ладони были горячими, даже будто бы слегка обожгли щёки больного, — он отвернул голову.