Босс из ФБР ошибался, думая, что на шестернях в голове Джонса нет зубьев.

– Вы законченный псих, – сказал он.

Джонс не был законченным психом. Самое страшное в классическом тоталитарном мышлении то, что каждая из таких шестеренок, сколько бы зубьев у нее ни было спилено, имеет участки с целыми зубьями, которые точно отлажены и безупречно обработаны.

Поэтому адские часы с кукушкой идут правильно в течение восьми минут и тридцати трех секунд, потом убегают на четырнадцать минут, снова правильно идут шесть секунд, убегают на четырнадцать минут, снова правильно идут шесть секунд, убегают на две секунды, правильно идут два часа и одну секунду, а затем убегают на год вперед.

Недостающие зубья – это простые очевидные истины, в большинстве случаев доступные и понятные даже десятилетнему ребенку. Умышленно отпилены некоторые зубья – система умышленно действует без некоторых очевидных кусков информации.

Вот почему такая противоречивая семейка, состоящая из Джонса, отца Кили, вицебундесфюрера Крапптауэра и Черного Фюрера, могла существовать в относительной гармонии…

Вот почему мой тесть мог совмещать безразличие к рабыням и любовь к голубой вазе…

Вот почему Рудольф Гесе, комендант Освенцима, мог чередовать по громкоговорителю произведения великих композиторов с вызовами уборщиков трупов…

Вот почему нацистская Германия не чувствовала существенной разницы между цивилизацией и бешенством…

Так я ближе всего могу подойти к объяснению тех легионов, тех наций сумасшедших, которые я видел в свое время. И моя попытка такого механистического объяснения – это, наверное, отражение отца, сыном которого я был. И есть. Ведь если остановиться и подумать, что бывает не часто, я, в конце концов, сын инженера.

И поскольку меня некому похвалить, я похвалю себя сам – скажу, что я никогда не прикасался ни к одному зубу своей думающей машины, она такая, как есть. У нее не хватает зубьев, бог знает почему, – без некоторых я родился, и они уже никогда не вырастут. А другие сточились под влиянием превратностей Истории.

Но никогда я умышленно не ломал ни единого зуба на шестеренках моей думающей машины. Никогда я не говорил себе: «Я могу обойтись без этого факта».

Говард У. Кемпбэлл‑младший поздравляет себя! В тебе еще есть жизнь, старина!

А где есть жизнь…

Там есть жизнь.

Глава тридцать девятая.

РЕЗИ НОТ ОТКЛАНИВАЕТСЯ…

– Единственное, о чем я жалею, – сказал доктор Джонс боссу фебеэровцев на лестнице в подвал, – что у меня только одна жизнь, которую я могу отдать отечеству.

– Посмотрим, не удастся ли нам откопать еще что‑нибудь, о чем вы будете жалеть, – сказал босс.

Теперь Железная Гвардия Сынов Американской Конституции толпой вываливалась из котельной. Некоторые из них были в истерике. Паранойя, которую родители годами вбивали в них, внезапно реализовалась. Вот теперь их действительно преследовали!

Один из парней вцепился в древко американского флага. Он так размахивал им, что орел на древке цеплялся за трубы под потолком.

– Это флаг вашей страны! – кричал он.

– Мы это уже знаем, – сказал босс. – Отберите у него флаг!

– Этот день войдет в историю, – сказал Джонс.

– Каждый день входит в историю, – сказал босс. – Ладно, где человек, называющий себя Джорджем Крафтом?

Крафт поднял руку. Он сделал это почти что весело.

– Это флаг и вашей страны? – сказал босс с издевкой.

– Мне нужно рассмотреть его повнимательнее, – сказал Крафт.

– Как чувствует себя человек, когда такая долгая и блестящая карьера приходит к концу? – спросил босс Крафта.