В конце концов Вероника, к своему огорчению, была вынуждена отступиться. Тогда Рафи вздохнул с облегчением. Он остался один в своем мирке. В крошечном мирке, где царила вечная ночь. И для него это было меньшим из зол.

В этом мирке Рафи и прожил без малого год. Выходя из него только для того, чтобы убить очередного быка.

И вот теперь цирк держал путь в сторону столицы. Хозяин решил, что нужно ковать железо, пока оно горячо. Он хотел сорвать банк. А для этого Рафи должен был стать звездой не только в провинции, но и в самом большом и шумном городе страны.

– Сейчас или никогда, Рафи, – сказал он несколько дней назад, после очередного более чем успешного выступления матадора. – Ты в прекрасной форме. Слухи о тебе разнеслись по всей стране. Пора делать следующий шаг. Иначе ты так и останешься провинциальным тореро. Одним из тех, кто полжизни проводит в дороге, пытаясь заработать себе на кукурузную лепешку, а вторую половину – в кровати, медленно умирая от старых ран. Ты согласен?

– Мне все равно, – честно ответил тогда Рафи. – Если ты хочешь, чтобы я убил быка в столице – я сделаю это.

– Ну‑ну, выше голову. Нельзя говорить о своем величайшем шансе – «Мне все равно». Если у тебя получится влюбить в себя столичную публику, можешь быть уверен, что больше тебе не придется заботиться о куске хлеба. Поверь мне, сотни матадоров могут только мечтать об этом, но их никто даже близко не подпустит к главной арене.

– Знаешь, разница между тьмой в деревне и тьмой в столице невелика. Да и быки одинаковы везде. Так что мне действительно все равно. Лучше бы я видел убитого мной быка в самой глухой деревне, чем ни черта не видеть в столице.

– Эх, – вздохнул хозяин, – поверь мне, ты здорово ошибаешься. Верни тебе сейчас господь зрение и отправь в глушь убивать никуда не годных быков, через дюжину дней ты начнешь жалеть о том, что так далек от столицы… А еще через месяц начнешь подумывать, что совершил не такую уж удачную сделку…

– Что ты в этом понимаешь? – устало спросил Рафи.

Он только с хозяином мог спокойно говорить о своей слепоте. Но всякий раз их разговор упирался в вопрос: «Что ты в этом понимаешь?». Рафи даже не допускал мысли, что в словах хозяина может быть какой‑то здравый смысл. То есть здравый смысл, конечно, был… Но то был здравый смысл человека зрячего, которому не дано понять, что происходит в душе слепца. Вопрос «Что ты в этом понимаешь?» – был сигналом к окончанию спора. Последний аргумент Рафи. Аргумент, который хозяин до сих пор воспринимал как окончательный и безусловный. Но в тот раз получилось иначе– Хозяин не замолчал и не ушел к себе, как бывало раньше. Он сказал:

– В желаниях слепого я не понимаю ничего, Рафи. Но я кое‑что понимаю в человеческой натуре. За то время, что я владею цирком, мне пришлось посмотреть на людей. На самых разных людей. Я знал богачей и бедняков, глупцов и мудрецов, убийц и праведников, прелюбодеев и верных семьянинов… Порой они были настолько разными, что казалось, будто это существа с разных уголков вселенной. Но всех объединяло одно. Знаешь, что, Рафи?

Матадор покачал головой.

– Они все считали, что, сложись их жизнь немного иначе, они были бы счастливее. Для полного счастья каждому из них чего‑то не хватало. Иногда самой малости. Иногда от счастья их отделяла целая пропасть. Но каждый из них мечтал что‑то изменить в своей жизни. «Вот тогда я был бы по‑настоящему счастлив», – говорили они. Но даже если они получали то, что хотели, счастье оставалось где‑то впереди.