|
Узнав об этом, я без колебаний пустился в погоню за зверем, чтобы его уничтожить. Я настиг его в лесной чаще в трех милях отсюда. Я смерил его взглядом; он впился в меня своими желтыми глазами. Он сделал гигантский прыжок, но перевернулся в воздухе, сраженный моей пулей прямо в сердце. Это был мой первый выстрел из ружья, но - черт побери! - он принесет мне славу, и я не променял бы его на миллиард долларов!
«Да, теперь доллары к тебе потекут», - подумал я. Тут подошли негры, которые в самом деле тащили огромного мертвого кугуара - зверя, почти неизвестного в этих краях. Он был рыжевато-желтой масти, уши и кончик хвоста были у него черные. Я не собирался выяснять, застрелил ли кугуара сам Гопкинс, или же это было чучело, своевременно доставленное ему каким-нибудь мистером Баркли. Но меня поразило, с какой легкостью и равнодушием этот делец говорил о своем скелете. А ведь было ясно, что это дельце уже влетело ему в сто с лишним тысяч франков! Не открывая Гопкинсу, что мне удалось раскрыть его мистификацию, я сказал: - Ну, а как вы думаете выбраться из этого тупика? - Черт побери! - ответил он. - О каком это тупике вы говорите? За что бы я теперь ни взялся, мне обеспечен успех, Правда, зверь уничтожил чудесное ископаемое, которое вызвало бы восхищение всего человечества, - оно было уникально. Но зверь не уничтожил моего престижа, моего влияния, и я сумею извлечь выгоду из своего положения - положения знаменитого человека. - Но как же вы отделаетесь от восторженной и нетерпеливой публики? - спросил я не без любопытства. - Я скажу правду, только правду. - Правду! - воскликнул я, недоумевая, что он подразумевает под этим словом. - Ну, конечно, - продолжал он невозмутимо. - Разве не правда, что тигр сломал забор? Разве не правда, что он разнес на куски чудесный костяк, выкопать который мне стоило таких трудов? Разве не правда, что я преследовал и убил этого хищника? «Я не поручился бы за достоверность этих фактов!» - подумал я. - Публика, - продолжал он, - не может предъявить мне никаких претензий, потому что ей будут известны все подробности этого события. И вдобавок я приобрету репутацию храбреца, - слава моя прогремит на весь мир! - Но что даст вам эта слава? - Богатство, если я сумею им воспользоваться! Человеку известному все дается легко. Он может решиться на что угодно, взяться за любое дело. Если бы Джорджу Вашингтону после победы у Йорктауна вздумалось демонстрировать двухголового теленка, то он мог бы без труда заработать кучу денег. - Возможно, - ответил я совершенно серьезно. - Наверняка, - возразил Гопкинс. - Теперь мне остается только одно - отыскать подходящий объект, который можно было бы показывать, выставлять, демонстрировать... - Да, - ответил я, - но найти такой объект не так-то легко. Знаменитые тенора уже пропили свои голоса, танцовщицы отплясали свое, а за воспоминания об их ножках ничего не платят; сиамских близнецов уже не существует, а тюлени останутся немыми, сколько их ни дрессируй. - Меня не прельщают такого рода диковинки. Пусть тенора пропили свои голоса, танцовщицы вышли из моды, сиамских близнецов нет в живых, а тюлени навсегда останутся немыми! И все-таки из всего этого может еще выйти толк, если за дело возьмется такой человек, как я! А потому я не сомневаюсь, сударь, что еще буду иметь удовольствие видеть вас в Париже. - Так, значит, именно в Париже вы надеетесь разыскать какую-нибудь заваль, из которой вы сделаете знаменитость, пустив в ход свои дарования? - Возможно, - ответил Гопкинс многозначительно. - Если бы я взялся, например, за дочку какой-нибудь парижской привратницы, которая и мечтать не смеет о консерватории, я превратил бы ее в самую знаменитую певицу обеих Америк. На этом мы расстались, и я вернулся в Олбани. В тот же день город облетела ужасная новость. Все решили, что Гопкинс разорен. |
