Я ткнул «отбой» и посмотрел на часы. Время у меня, в общем-то есть. Тем более, что вторую пару, кажись, тоже опаздываю.

Отправил Наташке-старосте смс-ку:

«Привет. Заболел, может к третьей паре буду»

Дело в шляпе. Наташка там прикроет, может и подтянусь попозже...

Так, я надел джинсы. Футболка грязноватая, но и так сойдет. Юрец мой друг детства, у нас между участками калитка в заборе. Пойду разузнаю, что за беда у товарища.

Я еще не знал, что на учебу мне больше идти не придется. Не знал, что в этот момент делала Наташка, наша отличница, идущая на красный диплом.

Тогда еще мир для меня оставался прежним, по крайней мере, с виду. Да и что может сломить беспросветную тщетность бытия?

***

Признаюсь: я бахвалился. Когда в трубку рыдает твой друг, как-то не до шуток. Но я привык ко всему относиться с юморком - так проще.

А сейчас ледяная рука поглаживала загривок, гуляла по спине. В желудке плескался полупереваренный ком пирога, облитый кофе.

Кто-то вскрикнул на улице, за забором. Мужик какой-то, наверно еще не отошел после вчерашней гулянки. У нас райончик самый сумасшедший в городе. Я еще давно хотел, помню, купить «Осу». Еще до того, как стали жить с Аней отдельно. А то лазили наркоманы по дворам, ночью. Участок с другой стороны выкупили зажиточные соседи, выстроили особняк. Камеры повесили, завели пса.

Но наркоманов это почему-то не отпугивает.

Головная боль и сушняк никуда не делись. Я по привычке захватил с собой автокарандаш и блокнот. Я в нем рисую все подряд - и по дороге на пары, и когда гуляем с Аней, (только она сразу же хмурит бровки), и в обеденные перерывы тоже. Особо не стараюсь, пишу в удовольствие. Для «беловых» работ у меня отдельный альбом.

Аню и ее родню жутко раздражала эта моя привычка. Потому что даже на похороны ее дедушки я притащил «набор художника».

Ну, рисовать мне конечно, не разрешили. Так что пришлось потом восстанавливать материал по памяти. Иной раз сложно представить свое хобби людям, а уж если интерес этот выбивается из общего тона...

Я опустил вниз загнутый гвоздик, заржавленные петли калитки скрипнули. В глотке - совсем пустыня, после кофе всегда так. Под ногами ковер из высушенных листьев и хвои: крутая у Юрца елка растет, зимой наряжают, гирлянды вешают.

Еще во дворе пальмы, мама Юрца увлекается растениеводством. Виноград сладчайший, без косточек, клубника, малина, персики...

Они всегда нас чем-нибудь да угощают. А мы их - помидорами. Моя мама их только и выращивает, ну и цветы еще.

Ветер легонько поглаживает кожу под футболкой, приятная прохлада забирается под джинсы. Надо, видно, сделать кислую мину, а то я иду и улыбаюсь как баран. Потому что с Юрцом хохочем почти всегда, когда встречаемся - условный рефлекс.

Бетонная дорожка, крыльцо, ступеньки. Уже с порога меня окутал тяжелый, медный запах.

Пот на спине и шее похолодел. На ногах теперь будто гири, шагу не ступишь. Пульс выдалбливал виски изнутри, а горло уже шероховатое, будто наждаком терли.

- Юр? Ау, чо там у тебя?

Сначала тишина в ответ. Потом показался Юрец - в футболке, заляпанной кетчупом. И на лбу тоже соус.

Но запах никуда не делся - кетчуп так не пахнет, - так что я от греха подальше отступил назад. Юрцу уже двадцать три, он живет с родителями, и до сих пор девственник - отношений у него никогда не было.

Достаточно предпосылок, чтобы спятить?

- Привет, - Юрец провел ладонью по лицу. - Что происходит? - голосок слабый, дрожит.

Какие-то шорохи, треск. Тут же картина возникла: мама Юрца, тетя Люда, ползет в куширях - вся в крови. Папа клокочет с ножом в горле.

Сам Юрец в бордовых перчатках. Из той же оперы, что и «кетчуп». Штаны в промежности темные, губы и брови прыгают, как под напряжением.