Я не угрожал, не требовал и не грубил, но мои габариты говорили за меня. Возможно, меня приняли за дружка местной молодежи. Когда шел по кривой улице, ловил на себе задумчивые взгляды местных подростков и мужиков. На мою экипировку вместе с тем смотрели жадно, но грабить не попытались. Вряд ли старикам в этом месте живётся хорошо.

Старушка колебалась недолго — спустя пару секунд после моего ответа за дверью скрежетнул крючок, и дверь открылась.

— Заходь. Вон, за стол садися — там табурет крепче.

Я зашел и осмотрелся, прежде чем усесться на указанное место.

Потолок и стены закопчённые — вероятно, печка чадит. Ни на самой печи, ни на столе нет горшочков и кастрюль — то ли продукты закончились, то ли старушка не видит смысла кушать. Из-за задернутых занавесок в доме сумрачно. Неприятно пахнет бедностью: сложный запах, состоящий из въевшегося в стены дыма, запахов застарелой еды и еще чего-то малоприятного — кто был в деревянных домах, где живут алкоголики, поймет меня, хотя старушка как раз не выглядит пьяницей.

Лицо бабушки — серое, изможденное. Печать горя давно въелась в старческие морщины. Глаза выцвели, сложно разобрать первоначальный цвет. Женщина будто уже стоит одной ногой по ту сторону вечности — вряд ли она боится меня, деревенских, или голода. Наверное, и занавеску одернула и посмотрела на гостя по привычке, а не потому, что боится общаться с незнакомцами.

— Спрашивай, — безжизненным голосом сказала она. — Если про вещи Гибила хочешь узнать, так нет этих вещей. Дружки твои вчера заходили, забрали курей, продукты, вынесли инстру́менты с чердака, самострел и болты забрали. Нету больше ничего. Горшки для еды забрать можешь, если не стыдно обирать старуху.

— Да я не за этим пришел, — неловко развел я руками. Почему-то действительно стало стыдно, хотя стыдиться мне вроде как нечего — не я довел старую пару до черты бедности, не я забрал их вещи. — Расскажи про старика. Кем был, что умел.

Мне необходимо было определиться, пускать его на перерождение и мучиться с обычным человеком, выращивая и оптимизируя под него тело, или пустить его на опыт. Но второе — в случае, если старик — специалист, чего я здесь не наблюдаю. Думаю, специалисты как минимум зарабатывают на новый дом, да и переезжают в город, может, а не ютятся в деревне, зарабатывая себе продукты на зиму ежедневным трудом на огороде.

— Обычно жил, как все живут. Стрелял дичь в лесу, ставил силки. Скотину в последние годы только он и держал — я-то старая стала.

— А специальность какую-нибудь имел?

— Что имел?

— Понятно. Выходит, Гибилом звали?

— Все так.

Значит, полезной специальности старик не имел. И это его спасет.

— А ты кем будешь, и к чему интересуешься, раз с ним знаком не был, да и я тебя не припомню?

— Маг я. Интересуюсь потому, как надо. Тут немного меди, — высыпал я на стол монеты. Один кругляш приземлился на ребро, докатился до края столешницы и упал на половицы. Старушка даже не вздрогнула, не посмотрела на монету. А это, кстати, показатель: думаю, любой деревенский провожал бы жадным взглядом даже медяк. — Купи себе поесть, или еще что. Может, сироту какого на попечение возьмешь, если пообещаешь такое — появлюсь еще через неделю и пару серебряных вам на лето оставлю.

— К чему мне сироту дважды сиротой делать? Оставь меня в покое, чаровей. А за медь спасибо, спасибо... Только если ты хочешь дом наш... то есть, мой, получить, тебе не медь и не серебро нужны, а с местными справиться. После моей смерти желающих дом забрать куча будет. Сараи на дрова растащат, а дом — как повезет. Налить тебе травяного чая?

— Да нет, я пойду. Не бойся, мать, — на прощание прогудел я, — всё будет хорошо.