Лайза сглотнула. Сердце бешено стучало. Стоило ли? Разве может что-то стоит боли? Она прикусила губу. Ее лицо, о, Боже, ее лицо!

Его большой палец воткнулся глубоко ей в ухо.

— Ты что-то сказала?

— Да, — пробормотала она.

Он резко ударил ее тыльной стороной руки, и она отлетела назад от силы удара. Ее губа лопнула. Она почувствовала соленую кровь. Но ведь губа заживет. Она стояла на ногах.

— Как, понравилось? Получать по заслугам всегда приятно.

Она не ответила, но кивнула. Вверх. Вниз. И приготовилась встретить его ярость. Он ударил ее ладонью, оглушительный удар по щеке, разбрызгавший кровь из ее губы тонкой струйкой по всей комнате.

— Как, нравится? — закричал он ей.

И снова она кивнула сквозь красный туман, который застилал ей глаза, сквозь звенящий шум в ушах, в голове. Она почувствовала слабость. Колени ослабели. Она рухнула на пол перед ним.

— Теперь говори вот что. Благодари меня за это, ты, сука, — ревел Джонни.

— Спасибо тебе. Спасибо за то, что наказываешь меня. — Ее губа уже раздулась как футбольный мяч. Левый глаз закрывался. А впереди ее ждало еще столько всего. Она старалась думать о своей задаче. Для достижения ее все годится, любая боль, любые издевательства, любые муки, которые способен изобрести его искривленный мозг.

— Знаешь ли ты, что я собираюсь делать? — спросил Джонни Россетти.

Его голос дрожал от возбуждения.

— Я буду бить тебя, жечь, я свяжу тебя, и, детка, если ты справишься с болью, я буду трахать тебя так, как ты этого еще не знала. И тогда, только тогда ты можешь вернуться и работать на меня, и это покажется тебе как новое утро.

Крупная слеза прокатилась по ее щеке. Она слишком хорошо знала, чего хочет. Требовалось только продержаться.

— Ты разрешила мне наказать тебя? — заревел Джонни.

Лайза сглотнула.

— Да, Джонни, — пробормотала она.

Она закрыла глаза. Ее платье издавало резкий шум, когда он срывал его клочками. Раздавались и другие звуки там, в темноте, за ее веками, когда ее мучитель готовился к пыткам.

57

Лайза Родригес медленно поднималась из пропасти. Ей не хотелось этого. Там, внизу, в холоде и тишине все казалось таким спокойным. А поверхность окажется кипящим котлом, полным ужасных вещей, и все-таки она возвращалась. Потом пришла в сознание. Целая стена боли обрушилась на нее, раскололась на тысячи мучительных кирпичиков. Агония колола ее мозг остро и горячо, тускло и больно, присутствовала повсюду, вибрировала у нее в душе. Лайза открыла глаза. Потолок то фокусировался, то расплывался. Она старалась повернуть голову, но шея болела. О, Боже, сейчас ее стошнит. Она повернулась набок, и дурнота фонтаном хлынула из нее, желудок сжимался и расслаблялся, выдавливая жидкость из ее внутренностей. Лайза была холодной и липкой от пота… и голой, совершенно голой! Разорванное платье и распоротые трусики лежали на ковре возле лужи с тошнотой.

Крупица за крупицей возвращался ужас. Она старалась прогнать из памяти страшные воспоминания. Она поднесла дрожащую руку к лицу. Веревка была срезана, но следы остались на запястьях, багрово-синие рубцы, болезненные и воспаленные следы ее борьбы с мучителем.

Она оторвала голову от ковра. Где он сейчас? Она попыталась произнести его имя, но не могла. Язык распух и стал вдвое толще обычного. А губы втрое толще. Рот пересох от запекшейся крови. Она с трудом села. Оооох! Боль ожила в щели между ягодицами, где он жег ее. Боль плясала по избитым плечами и прыгала по распухшим рукам. Сидела в голове за налитыми кровью глазами. Лайза хотела знать лишь одну вещь. Изнасиловал он ее или нет? Она потянулась рукой к избитым губам ее лона, болезненным и распухшим после его нападения.