У ног музыкантов сидела вся центровая тусовка — начиная от Родиона и упомянутого Джорджа Гуницкого до Севы Гаккеля и его новой девушки Людмилы Шурыгиной. Узок был круг этих революционеров, но Гребенщиков торжественным голосом сообщил, что по результатам опроса, проведенного журналом «Рокси», господин Науменко с песней Drive My Car занял первое место в псевдоофициальном конкурсе аранжировщиков города Ленинграда.
«Не первое, а всего лишь третье, Борис», — хмуро поправил его Майк.
Потом наступил долгожданный момент первого выступления будущего создателя группы «Зоопарк». До этого многие воспринимали Науменко исключительно как сессионного музыканта «Группировки имени Чака Берри» или «Союза Любителей Музыки Рок». Как написано выше, он никому и никогда не показывал своих песен. Это случилось именно здесь.
Науменко резко взмахнул носом, прикрыл глаза и с мнимой небрежностью ударил по струнам. Затем издал какой-то сатанинский рык и выдал сильнейшее выступление — с текстами про плотские утехи и «трах-трах-трах в твоих глазах». Прямо среди бела дня щуплый Майк пел о том, о чем многие боялись и подумать: «И, если хочешь, ты можешь спать рядом со мной…» Неудивительно, что на фоне расслабленного «Аквариума» это выступление стало для присутствующих мощной культурной встряской. Милое артистическое хулиганство, к которому был склонен менестрель, ему явно шло. От последствий было не отбиться.
«Звездой вечера оказался Майк — он был крут и сорвал с неподготовленной публики бешеные аплодисменты, — писал летом 1978 года журнал „Рокси“. — Предрекаем ему большую дорогу и светлое на ней будущее».
Когда Науменко закончил петь, перед зрителями возник не в меру трезвый Валера Черкасов, исполнивший «Марсианскую оперу», которая заканчивалась словами: «Я хочу догнать машину времени / Я хочу создать собственную группу под названием „Марсиане“, если вам понравится / А если не понравится, то можно и без названия».
Это был красивый и в меру логичный финал.
«Науменко много рассказывал мне об этом фестивале и был просто счастлив, впервые почувствовав, что к нему готовы относиться серьезно, — рассказывала мне Татьяна Апраксина. — Там он исполнил страшно замедленную версию Drive My Car, которой всегда гордился. И потом о нем действительно написали в „Рокси“». И Майк получил свою фотографию, портрет, в который влюбился на многие годы — потому что на нем он был абсолютно не похож на себя, абсолютно неузнаваем, но зато: «какой я здесь хорошенький!».
Через пару недель Майк и Борис решили записать совместный альбом. Долгое время они хвастались друг перед другом новыми песнями и теперь поняли, что пришло время свои сочинения зафиксировать для возможной вечности.
«Мы с Борей тогда много шлялись по городу, ничего не делали и валяли дурака, — признавался Майк. — Гребенщиков недавно женился, у него Наташа лежала в роддоме, и делать было совершенно нечего. И стукнуло тогда нам: вот хорошо бы записать акустический альбом, сидя прямо на улице у стены, а вокруг чтобы люди ходили туда-обратно. И чтобы был стереозвук. И как-то раз Боря предложил: „Давай запишем альбом: половина твоих вещей, половина моих“. За Смольным университетом есть садик, а рядом общежитие, где жила и подрабатывала дворником наша знакомая. Мы просто провели от розетки в ее комнате сетевой шнур на улицу и прямо на полянке все и записали».
Это было то самое место, где проходил только что описанный «ленинградский Вудсток». В общем, альбом «Все братья-сестры» явился дебютом Майка в звукозаписи и одновременно стал последним «любительским» опусом Гребенщикова, в активе которого уже значились такие концептуальные работы, как «Искушение святого Аквариума», «Притчи графа Диффузора» и «С той стороны зеркального стекла». |