Я глубоко благодарен Люси за то, что она привила детям глубокое сознание долга, между тем как они совершенно свободны от ханжества и той вычурной позы, которую многие ошибочно принимают за подлинное благочестие.
Кому-то из читателей, быть может, любопытно, как время обошлось с нами, стариками, — мы ведь дожили до преклонных лет. Я все еще бодр, несмотря на годы, и, кажется, выгляжу гораздо моложе своих лет. Я объясняю это обстоятельство воздержанностью и моционом. Люси была положительно привлекательна лет до пятидесяти, даже до этого возраста в значительной мере сохранив живую, цветущую красоту. Я до сих пор считаю ее красивой, а старик Наб, находясь в благоприятном расположении духа, называет моих дочерей «прекрасными молодыми мисс», а мою жену «прекрасной пожилой мисс» И почему бы Люси Хардиндж не сохранить следы того очарования, которое делало ее такой прелестной в юные годы? Чистая сердцем, искренняя, правдивая, спокойная и добродетельная — разве такая душа может не сообщить своих благословенных черт этому лицу, на котором и теперь так живо отражаются ее лучшие порывы? Да, Люси все еще красива, и даже ее очаровательные дочери кажутся мне не столь прекрасными. То, что она все эти годы — рядом со мной, составляет не только радость, но и гордость моей жизни. Мне не стыдно признаться, что за этот счастливый дар я каждый день коленопреклоненно благодарю Господа.
Что касается структуры — все события, очерченные в виде завязки в первой части дилогии, получают теперь свое драматичное разрешение, а важнейшие темы, заявленные Купером прежде, здесь продолжены. Применительно к «Майлзу Уоллингфорду» в числе важнейших остается основная оппозиция моря и суши; усилена тема дружбы (даже на нескольких уровнях), а в целом произведение посвящено таинству человеческих отношений и бытия. Явственно акцентирована политическая тема, связанная с открытой полемикой и сатирой. Рассмотрим же подробнее, как эти разнообразные мотивы соединяются в общее художественное целое.
Как и прежде, Купер поворачивает перед нами главную метафору произведения множеством граней, создавая игру символов, включающих практически все стороны человеческой жизни. Уже в первом романе, «На море и на суше», жизнь представала как клубок противоречий, выявлявших относительность суждений человека о ней и о себе самом. При этом море выглядело вольнее суши, откровеннее как друг и как враг, оно приводило к самораскрытию характера, а противостояние человека морю было честной борьбой под стать мужскому поприщу и предназначению. Все это остается справедливым и для второй части дилогии.
Женщина у Купера ассоциировалась с сушей (автор, правда, не касается старого морского поверья о том, что женщина на судне — к несчастью, хотя Эмили Мертон вносит именно такую ноту в повествование). Дом, достаток, возлюбленная — ведь этот ряд понятий недвусмысленно связан с берегом (подразумевается, что и с устойчивостью, хотя его «рифы» и «мели» — это людские пороки: мошенничество, алчность, лицемерие, клевета — и несть им числа). В первой части дилогии в отношениях героя с Люси, его возлюбленной, и Грейс, его сестрой, обнаруживается достаточно недоговоренностей и неясностей, так что женское начало предстает в книге воплощением скорее зыбкости — будь то на море или на суше.
В «Майлзе Уоллингфорде» с первых страниц метафора суши и моря подхватывается: дом сравнивается с кораблем, и развитие этой мысли напрямую исходит от Марбла, причем даже в мелочах: вспомним, сколь симптоматично «путается» в его устах наименование только что обретенного дома (cove — «гавань», «бухта» вместо grove — «роща»). Морской дом (корабль) сопоставляется с сухопутным по принципу: что истиннее? Характерно, что тот же Марбл, отзываясь о своих забытых голландских корнях, не без пренебрежения изрекает, что в Голландии люди «живут как ондатры — то ли на суше, то ли на воде, не поймешь». |