|
К Пшиманскому, нелепо размахивая руками, поднесся Юрек из разведки на взмыленном мерине без седла. Лицо его плясало. Сначала Богданов подумал, что это так играет на его лице пламя костров. Но потом он увидел, как трясутся острые колени парня, упершиеся в ребристые бока коня, и понял: что-то случилось. - Слышите?! - шепотом выхрипел Юрек. - По шоссе танковая колонна идет. А два танка остановились. Богданов услыхал глухое урчание: шоссе проходило в трех километрах отсюда, по укатанному проселку - полчаса ходу, танкам - десять минут от силы. Пшиманский замахал руками: - Туши костры! Но в это время над головой с ревом пронесся самолет - он шел на посадку. - Нельзя! Нельзя же! - крикнул Богданов. - Они влепятся в землю! - Туши костры! - снова крикнул Пшиманский, но уже тише. - Туши! Но костры потушить не успели: откуда-то из темноты, протыкая ночь зеленым рылом, к кострам выруливал "дуглас". Отворился люк, и на землю спрыгнул высоченный парень в комбинезоне. - Привет, братцы, - сказал он в темноту, - еле плюхнулись... - Тише... - сказал Пшиманский, хотя летчика едва было слышно из-за работающих моторов. - Тише. Немцы. Разобранную ракету грузили в каком-то странном оцепенении, и все боялись прислушиваться, потому что самое страшное было бы сейчас услыхать рев танков и увидеть их здесь, на этой узенькой размытой дождем посадочной площадке. - Сколько отсюда? - спросил Богданова летчик. - Километра три. - Облава, что ль? - Сами не знаем. - Осторожней заносите, люк разорвет, братцы, - сказал летчик и что-то объяснил жестами тем пилотам, что прижались лицами к стеклу кабины. - Сколько вас? - спросил Степан. - Шестеро. Ты - Богданов? - Да. - Сколько с тобой людей из краковской группы? - Четверо. - Это ничего. Я думал, больше - тогда не уместились бы. Фау затолкали в фюзеляж, укрепили там проволокой, и летчик сказал: - Ну, быстро, братцы. Прощайтесь - и айда. Но прощаться никто ни с кем не успел. Из лощины высветили фары: это шли танки, а за ними - солдаты. Богданов поглядел на Пшиманского. Тот сказал: - Запомни: Маршалковская, девять, квартира восемь. Маму зовут пани Мария. - И, передвинув автомат на грудь, добавил: - Лети. А сам, пригнувшись, побежал вместе с остальными партизанами навстречу все нараставшему реву танковых моторов. Самолет развернулся и, стеклянно взревев моторами, начал разбег, поднимая черные комья мокрой грязи. Но чем дальше и натужней он разбегался, чем отчаянней все звенело и дзинькало в фюзеляже, тем очевиднее становилось и пилотам, замершим в кабине, и Богданову, уцепившемуся за металлическую лавку, и его ребятам, которые катались по полу, что самолет не может оторваться - он шел в гору, колеса вязли в грязи, сил для взлета не было. |
