|
- Я волнуюсь не по своей воле, - улыбнулся Коля. - По нашей? - тоже улыбнулся штатский. - Да уж не по своей. - Ну, хорошо... Оставим это. Где бы вы хотели работать? В какой отрасли хозяйства нашего народного государства? - Видите ли, я получил много профессий за последние три года. Я уже их перечислял. - Да, я в курсе. Вы оборвали цикл занятий на физическом факультете ближе к завершению или в середине? - В середине. Да, пожалуй, в самой середине. - А как у вас с языком? - Скорее плохо, чем хорошо. Я и в школе получал посредственные оценки по немецкому языку. - Да? - Теперь жалею. Но у нас плохо учили немецкому. - Совершенно верно. Мне рассказывали, что в ваших школах вообще не изучают произношение. А ведь у нас есть и берлинское, и баварское, и северное, и швейцарское, и австрийское произношение. - В том-то и дело. А самому заниматься было трудно: времени не хватало, есть хотелось, а не подхалтуришь - не пошамаешь. - Пошамаешь? Это что такое? - Шамать - значит есть, жевать, как говорится, от пуза. - Вы веселый молодой человек. Вас зовут... - Андрей... - Андрей, - повторил немец. - А отчество? - Яковлевич. Андрей Яковлевич. -Яковлевич, - задумчиво протянул немец. - Вообще-то весьма еврейское отчество. - Яков? Ну что вы... У вас самих много Яковов. У меня был знакомый немец Якоб Ройн, фельдфебель. - Откуда этот Ройн? - По-моему, из Берлина. - А отчество вашего отца? - Иванович. Яков Иванович. - Где родились? - Потомственный москвич. - Место жительства? - Мое? - Отцово. - Вместе с нами жил. - Это вы уже написали. Меня интересует, где он жил до того, как вы приехали на вашу квартиру? - Я не помню... Где-то на Палихе, а точно не помню, не интересовался. - Скажите мне вот что, - растягивая гласные, сказал гестаповец, - где вы работали в Минске? - В парикмахерской. - Их там было много. В какой именно? - В парикмахерской Ереминского. - Опишите мне подробно внутренний вид парикмахерской. - Ну как... Длинная комната, в ней кресла - вот и все. - Сколько было у вас кресел? "Они мотали Степку, теперь проверяют на мне. Но Степка говорил, что мотал его один старик, почему пришел штатский? Степка наверняка сидит в темной комнате, они его выдерживают - психологи чертовы. Но почему пришел гестаповец? Неужели Степка погорел? Или погорел я? Не может быть! Он не мог продать меня, не мог!" - быстро думал Коля, машинально отвечая: - У нас было три кресла. - Три кресла, - задумчиво повторил гестаповец, - это хорошо, что три кресла... Это отлично, что у вас было именно три кресла... Он открыл толстую папку, на корешке которой было выведено по-немецки "Минск", и стал рассеянно рыться в бумагах. |
