Даже макака в зоопарке делает свои фокусы за конфету. Почему
считают, что иностранцы будут работать за пустую баланду? Ты белая ворона
- так все вылизываешь.
Богданов молчал, продолжая надраивать "опель-капитан". За годы плена он
приучил себя к золотому правилу: молчи, слушай, улыбайся. И все.
- Погоди, - сказал механик, - ну-ка, дай я. Ты не совсем верно трешь.
Он взял у Богданова тряпку, обмакнул ее в полировочную воду и начал
наводить блеск не быстрыми, как у Степана, движениями, а медленными
кругами, словно мыл спину ребенка.
Степан часто работал один в гараже. Он мог и ослабить болты в моторах,
и сыпануть песочку в двигатель, и чуть отвернуть ниппель, но Коля, когда
они в последний раз виделись, категорически запретил ему это.
- Все понимаю, - сказал Коля, - все понимаю. Жгутом себя свей, но
держись. Ты мне всю игру так завалишь. Из-за глупости погибать - ни к
чему.
- А что мне делать? Объясни. Я так не могу.
- Я тебе объяснял: меня интересует, кто ездит на этих машинах, куда
ездит, фамилии шоферов, их хозяев. И саперы, саперы. Меня интересуют
саперы и СС.
Встречались они вечерами, в домике Крыси, где жил Богданов. Крыся,
худенькая, белая, голубоглазая, двадцати лет, была тихой-тихой, как мышка.
Из дому она почти никогда не выходила, двигалась по комнатам как-то боком,
ступала неслышно, и движения ее были округлы и осторожны.
Она стала такой с тех пор, как сошлась с немцем. Его звали Курт Аппель,
он был тоже голубоглазый, худенький, белый - совсем мальчик.
- Я все понимаю, - говорил он, - я к тебе буду приходить только ночью,
когда никто нас не увидит. Я не буду позорить тебя собой, Мышь.
Он называл ее Мышь, и лицо его делалось, как у святого: чистое,
светлое, ласковое.
До того как они встретились, Крыся была связана с людьми Седого. Она
была веселой, говорила громко, ходила, как все люди, а не так, как сейчас
- испуганно и зажато. Теперь она затаилась, перестала видеться со своими
товарищами по подполью, особенно после того дня, когда Седой через
связников попросил ее давать информацию, добывая через немца.
- Я ж люблю его, - сказала она тогда, - я не могу так. Я не продажная
какая...
- Ты понимаешь, что говоришь? - спросил связник.
- Если б не понимала...
- Родину, значит, продаешь, ради кобеля?
- Он не кобель, он мальчик...
Связнику было семнадцать лет. Он поднялся со стула и ударил Крысю по
щеке, а потом плюнул себе под ноги.
- Эх ты, курва! Паршивая немецкая подстилка...
Когда об этом узнал Седой, он очень разозлился, но к Крысе не пошел,
потому что не знал, как она после этого его встретит. А она ждала. А потом
ждать перестала. День она стала ненавидеть: ей казалось, что днем ее
должны убить за измену. Она днем ждала ночи. К ней приходил Курт, и
Богданов слышал, как они по ночам тихонько говорили, или говорил только
немец, успокаивая ее, плачущую, или тихонько, под утро, смеялась она -
странным, вибрирующим смехом, даже и не поймешь сразу - смеется она или
это истерика у нее. |