— Она умерла! — закричал я, бросившись ему навстречу.

— А ты спятил, — спокойно перебил он меня, взял за плечи и посадил на стул.

— Я пойду туда, — кричал я, — я пойду туда, я увижу ее, хотя бы это стоило мне жизни!

— Изволь, милый тезка, — сказал старик, заперев дверь, вынув ключ и опустив его в карман. И вот я, воспламенясь слепою яростью, схватил заряженное ружье и закричал:

— Здесь, не сходя с места, я всажу себе пулю в лоб, когда вы тотчас не отопрете мне двери!

Тут старик подошел вплотную ко мне и сказал, пронизывая меня взглядом:

— Мальчик, неужто ты возомнил устрашить меня своей пустой угрозой? Неужто ты думаешь, что мне дорога твоя жизнь, когда ты в ребяческом безрассудстве швыряешь ее как негодную игрушку? Какое тебе дело до супруги барона? Кто дал тебе право докучливым болваном вторгаться туда, где тебе не следует быть и где тебя вовсе не спрашивают? Или ты собрался разыграть влюбленного петушка в строгую годину смерти?

Униженный я упал в кресло. После некоторого молчания старик, смягчившись, продолжал:

— Так знай, что сказанная смертельная опасность, по всей вероятности, вовсе не грозит баронессе, — фрейлейн Адельгейда приходит в волнение от всякого пустяка; упадет ей на нос капля дождя, так она уже кричит: «Какая ужасная непогода!» К несчастью, вся эта тревога дошла до старых тетушек, которые с неуместными слезами явились и натащили целый арсенал живительных капель — жизненных эликсиров и бог весть чего еще, — только всего лишь глубокий обморок! — Старик замолчал: верно, он заметил мою внутреннюю борьбу. Он прошелся несколько раз по комнате, стал опять передо мною, рассмеялся от всего сердца и сказал: — Тезка, тезка! Какую же глупость ты отмочил? Ну вот! Не иначе как сам сатана на все лады морочит нас здесь, а ты крепко попался ему в лапы и пляшешь под его дудочку. — Он опять прошелся взад и вперед и потом продолжал: — Сон уже пропал, и я полагаю, не худо будет выкурить трубку и так скоротать остаток ночи и темноты. — С этими словами старик вынул из шкафа в стене глиняную трубку и, мурлыча какую-то песенку, долго и тщательно набивал ее табаком, потом стал рыться в бумагах, вырвал листочек, свертел фидибус и разжег трубку. Пуская густые облака дыма, он проговорил сквозь зубы: — Ну, тезка, как там у тебя вышло с волком-то?

Не знаю почему, спокойное поведение деда оказывало на меня весьма странное действие. Мне чудилось, будто я уже не в Р…зиттене, что баронесса где-то далеко-далеко и я могу достичь до нее только на крыльях воображения. Последний вопрос старика вызвал во мне досаду.

— Что ж, — сказал я, — вы находите мое охотничье приключение столь забавным, столь достойным осмеяния?

— Нимало, — возразил старик, — нимало, любезный тезка, но ты мне поверишь, какую потешную рожу строит такой вот несмышленыш и как уморительно ведет он себя, когда господь Бог ниспошлет ему какое-нибудь приключение. Был у меня в университете приятель, скромный, спокойный, рассудительный малый. Случай замешал его, хотя он никогда не подавал к тому повода, в какое-то дело чести, и он, кого большая часть буршей считала трусом, простофилей, повел себя с таким решительным мужеством, что все диву давались. Но с того времени он совсем переменился. Из прилежного рассудительного юноши превратился в заносчивого хвастливого забияку. Он кутил, буйствовал и дрался, все ради глупого ребячества, и не унялся до тех пор, покуда старшина землячества, которое он оскорбил самым грубым образом, не заколол его на дуэли.