На занятиях по пластике на меня особенное впечатление произвел один из студентов, юноша с польской фамилией. Высокий, с копной рыжеватых вьющихся волос и баками; светло-голубые глаза с длинными черными ресницами и хорошо очерченный рот в стиле позднего Ричарда Кромвелла, так убедительно подвергнутого пыткам в «Похождениях бенгальского улана». Вполне определенное утолщение в промежности его синих джинсов позволяет предположить, что этот парень необыкновенно хорошо оборудован. К сожалению, он сильно увлечен очень красивой девушкой с длинными прямыми волосами (крашеная блондинка), стройными ногами и великолепной грудью, напоминающей Люп Велес. Она умственно отсталая. Когда я попросила ее подняться, она не уразумела слова «подняться», так что мне пришлось попросить ее «встать», чтобы она поняла. Вполне возможно, что и он глуп, но у него хватает чувства самосохранения не говорить слишком много. Когда же он все-таки это делает, то произносит слова с таким замечательным акцентом, что я просто таю.

«Я думаю, мы сработаемся, мисс Майра», – были его первые слова, сказанные мне после занятия. Он наклонился ко мне, глядя сверху вниз прямо мне в лицо, уверенный в своем мужском превосходстве. Он стоял так близко, что я могла ощущать запах его дезодоранта в смеси с табаком и теплой мужской плотью. Однако, раньше чем я смогла найти подходящий ответ, она оттащила его. Бедное дитя! Она не знает, что рано или поздно я заполучу его.

9

Смогу ли я испытать такое еще раз! Я возрождаюсь, или, как говорят, нахожусь в процессе возрождения, подобно Роберту Монтгомери в «Сюда идет мистер Джордан».

Я сижу напротив французского кафе на Монмартре в задней части «Метро». В прошлом году пожар уничтожил многие из постоянных открытых площадок студии – эти улицы и церкви я знаю лучше, чем когда-то знала район Челси в Манхэттене, где мы обитали с Майроном. Мне очень жаль, что произошел пожар, и я оплакиваю утраченное, особенно улицу в аристократическом квартале Нью-Йорка и очаровательную деревушку в Нормандии. Но, благодарение богу, это кафе еще стоит. Фанерные стены на металлическом каркасе скреплены и раскрашены так аккуратно, что создают удивительное впечатление настоящего парижского бистро, и эти столики и кресла под полосатыми зонтиками прямо на улице. Кажется, в любую минуту здесь могут появиться парижане. Я жду, что сейчас выйдет официант и я закажу ему бокальчик перно.

Мне трудно поверить, что я сижу за тем самым столом, за которым Лесли Карон ждала Джина Келли много лет назад, я могу почти точно воспроизвести в памяти освещение, камеру, звуки, людей; все крутится вокруг одного этого столика, где в лучах искусственного солнечного света Лесли – лицо слишком узкое, но все равно очаровательное, с очень похожими на мои глазами – сидит и ждет своего экранного возлюбленного, в то время как гример слегка присыпает пудрой знаменитые лица.

Из угла, где я сижу, мне видна часть улицы в Карвервилле, где жил Энди Харди . Улица поддерживается в прекрасном состоянии как последняя святыня, каковой она, собственно, и является, как мемориал всему, что было близким и – да-да! – дорогим в американском прошлом, как памятник навсегда ушедшей эпохе.

Несколькими минутами раньше я видела и сам дом судьи Харди с его аккуратно подстриженными зелеными газонами и окнами, занавешенными муслином, за которыми нет абсолютно ничего.