— Тю! Таки говорили, шо вы уехали до дому! И таки шо у вас до мене за срочное дело, шо надо так свистеть, будто кума Поля свалилась с крыши?

— Мы и уехали, — ответил Всеслав. — Но вернулись с отцом. По делу.

— Надпись покажешь? — добавила Вилена. — Мы и сами найдем, но уговор был, чтобы без тебя не показывать.

Мальчишка вылез из дыры целиком, оценивающе оглядел Буривоя, провел чумазой ладонью по не менее чумазому носу и с сомнением сплюнул на землю через дырку от недостающего зуба:

— То ж скрытное дело, шобы до него всех водить!

— Отцу можно! — уверил Всеслав. — Он у нас скрытник!

— Целый воевода! — подтвердила Вилена.

— О! Це ж в корне меняет дело, — солидно отозвался мальчишка, вытер ладонь о портки и протянул Лютому. — Зыбко, — представился он. — Здоровенек будь, воевода! А справа есть?

— И тебе не хворать, — улыбнулся Буривой, показывая удостоверение.

Чумазый десятилетний босяк, держащий себя «под скрытника» вызывал улыбку, а царьградский говор парнишки усиливал комичность его личности до невозможности.

— Таки покажу! И таки забесплатно! Но за то дело уговор, шобы кому попало не сказывать и без меня не водить. С той надписи еще дед моего деда прибыток имел!

— Что, настолько давняя надпись? — поинтересовался Лютый.

— О то ж! — ответил Зыбко. — Лет двести, а то и больше будет! Когда она пришла до того места, дед моего деда еще не знал свою маму! — похоже, «дед деда» был для мальчишки личностью знаковой. — Ходийте за мене!

Идти пришлось недалеко. После получасового петляния по дворам и закоулкам новый знакомый вывел семейство к развалинам огромеднейшей постройки, в которой Буривой не без удивления узнал храм Святой Софии. Заброшенный после взятия Царьграда русами, монументальный дворец сильно пострадал от нескольких землетрясений. Восстанавливать не представляющее религиозной ценности здание никто на государственном уровне не собирался. Да и на частном — тоже. Лишь при Олеге Мыслителе, когда неожиданно проснулся интерес к дорусской истории города, исследователи былого добрались до храма. О восстановлении и создании музея разговор пошел в последние годы, когда раскопки закончились. Отдыхающих при осмотрах города сюда водили обязательно.

Но Зыбко вел Лютых не в обычные места осмотра. Обойдя развалины по широкой дуге, парень вышел к задней стене здания и забрался на отдельно стоящие остатки не то каменной беседки, не то еще какого-то сооружения.

— Из отсюда гляди, воевода! — заявил он. — Шоб мне всех неприятностей было, как с другого места до надписи видно! Вон до тех камней смотри! — мальчишка махнул рукой в сторону храма. — Промежду окон до левой стороны. Потерлось сильно. Я ж говорил за нее, шо древняя!

Но Буривой уже не слышал паренька. Он увидел надпись. На стене бывшего главного христианского храма Царьграда выцветшей до почти полной неразличимости краской, непривычно округлыми, но вполне узнаваемыми буквами было написано: «Здесь была Галина Багранова 17.08.941»

Магдебург, год 941 от Рождества Христова, сентябрь

Таким Бруно брата не видел ни разу в жизни. Даже когда Оттон узнал об измене Генриха два года назад, его лицо осталось бесстрастным.