…Торригаль ныне спит в широком ларце отдельно от своих ножен – в ложементе две выемки. Всё то время, что я был не занят с сэнией Марджан, я в поте лица правил оба лезвия, хотя они и так были безупречны и могли разделить надвое парящую в воздухе пушинку. Он великан: почти пяти футов общей длины, прямой широкий клинок с притупленным острием, удлиненная рукоять – на две широких мужских ладони. Рукоять обтянута акульей шагренью со светлыми костяными бугорками – чтобы ладонь не проскальзывала, – и увенчана позолоченным навершием. Крестовина широка и пряма.

– Он прекрасен, – говорит сэниа. – Серебряное зеркало Луны, золотое яблоко Солнца… Разве можно его бояться? Быть может, только из-за того, что у него два лица. Двуликий Пхурбу – охранитель и гроза демонов. Рутенский, романский Янус, бог дверей и переходов.

В самом деле, с каждой стороны наголовья рельефно обозначено лицо: вверху мужское, внизу, еле заметное для сэнии, – женское.

– А почему лица разные, Хельмут?

Я неловко объясняю:

– Мужская и женская сторона клинка. Заточка лезвий тоже немного отличается.

– Поняла. Здесь написано: «Всякий раз, опускаясь вниз, я поднимаю к небу человеческую душу». А на женской стороне что?

– Его имя. Торригаль. Дословно – «Певец славы Тора».

– У вас в роду есть какие-то приметы насчет каждой из сторон?

– Нет. Но я покажу всему народу главную надпись, – говорю я.

Сэниа глубоко кивает:

– Я удовлетворена. Теперь расстанемся. Завтра ко мне не подходи и со мной без нужды не заговаривай. В рыдван близко от меня не садись – лучше вообще коня попроси. И пусть твой милый Рутгер в меня еду больше не пихает. Так надо. Ну… спокойной ночи нам обоим.

С раннего утра за нами приезжает объемистая франзонская карета с четверной упряжкой и новомодными рессорами. Трясет всё равно, мой завтрак – солидный кус мяса с брюквой – такого не вынесет. Я объясняю это сьеру Филиппу, чтобы получить в свое владение его караковую кобылу. Теперь я еду обочь – форменная красная куртка, черный кожаный плащ с куколем, Торригаль в ножнах закинут за спину, – а он задом наперед и напротив моей сэнии, которая зажата между двумя… уже конфидентами, а не конфидентками.

Ехать оказалось близёхонько. Только одно меня отчего-то слегка удивило: широкая тихая река, через которую был перекинут неширокий горбатый мост – из мореного дуба и на розоватых лиственничных сваях. Вроде как не раз был на своём берегу. Вроде знал: граница между нашими землями проходит по воде. Но что по такой прозрачной и в то же время тёмной, как сейчас…

На окраине уютного, как домашние пантуфли, городка мы разлучились: честна́я компания направилась исполнять Очистительный Обряд, я, спешенный, отправился проверить место моего действия, которое было отсюда хорошо видать.

Помост был – добротнее некуда: высокий, повсюду толстая чёрная ткань, лесенка с перильцами. Я взобрался наверх и первым делом оглядел плаху.

Самое скверное, когда плаха оказывается негодна. В пяти случаях из дюжины мне подсовывали старую колоду для рубки мяса, только что не разбитую на щепки. Остальные семь были вырублены из убийственно твердого дерева, причем лишь в одной была надлежащим образом устроенная выемка для головы. Чтобы не погубить Торригаль, я вынужден был вообще отказаться от них и рубить на весу. Не топор же, в самом деле, просить?

Но та штуковина, что возвышалась посреди целой горы… не опилок, нет, и не соломы, а корпии темного цвета, – эта плаха выглядела так профессионально, что меня даже слегка замутило.