А если уж совесть загрызет, то тюкните дуру по темечку, и пусть она в блаженном неведении доберется до дома, а потом мечтательно вздыхает, полагая, что от позора и лютой смерти ее спас прекрасный принц.
Ворчун в ответ на мои мысли тихонько рыкнул, но дамочка, хоть и побледнела при виде ашши, все же решила держать марку. В порванном платье, растрепанная, грязная, зато величественным жестом придерживающая сползающий набок лиф, она стояла и смотрела на меня, как принцесса на вошь. Аристократка хренова. Ни судьбой своих людей не поинтересовалась. Ни на кучера не взглянула. К счастью, у служанки мозгов и впрямь оказалось побольше, чем у этой… как там ее… Эмильены. Она испуганно дернула хозяйку за рукав, что-то торопливо зашептала. И спустя пару минут обе девицы забрались в карету. Молча. За что я был им бесконечно благодарен.
Примерно через час кривобокая, вся скособенившаяся и переваливающаяся на кочках, как больная каракатица, карета со скрипом и грохотом выкатилась из леса. Остановив ее на вершине холма, я спрыгнул с облучка и, распахнув дверь, велел:
– Вылезайте.
– Ч-что? – испуганно пролепетала служанка, уставившись на меня расширенными глазами.
– Дальше пойдете пешком. Город недалеко. Хотя, если умеете держать в руках поводья, бога ради – забирайте и езжайте себе на здоровье.
Служанка непонимающе моргнула.
– Как это? Господин, вы что… нас бросаете?!
– Мне некогда, – поморщился я, а из кустов послышалось одобрительное рычание. Вещи в дорогу мы собрали еще утром и припрятали недалеко от дороги. Возвращаться в Трайн не было нужды, да еще с таким балластом, как раненый старик и две незнакомые дамы, судьбой которых наверняка заинтересуются охранники на воротах. Естественно, едва станет известно о произошедшем, я же первым и попаду под подозрение. И пока суть да дело… пока городская стража будет искать виноватых, из города меня точно не выпустят. А в Ойте уже весна на носу. Наверняка драхты начали оттаивать.
– Но, господин…!
– К лекарю сходи, – оборвал я служанку, когда та порывисто дернулась в мою сторону. – Сегодня же, поняла? Вдруг чего повредили?
Девушка тут же отпрянула и, уронив повлажневший взгляд, пробормотала:
– Конечно. Спасибо вам. И за дедушку моего – тоже.
Я покосился на лежавшего на кушетке старика, который в этот момент открыл глаза и посмотрел на меня цепкими умными глазами.
– Вы будете жить, – сообщил ему я.
– Я знаю, – прошелестел тот. – Немного понимаю в ранах.
– До города доберетесь?
– Да. Думаю, что поводья удержать смогу.
– Ну и прекрасно. Бывайте.
– А мне вы ничего не хотите сказать? – ледяным тоном осведомилась успевшая слегка облагородить свой блондинистый лик леди Эмильена, когда я отвернулся и уже собрался уйти.
Я окинул ее хмурым взором.
– Хочу. Но опасаюсь, что ваши нежные ушки этого не выдержат.
У барышни от ярости побелели скулы, но все же она нашла в себе силы вскинуть голову и надменно сообщить:
– Если вы доставите нас в город, вам дадут щедрую награду. Мой отец не поскупится оплатить ваши хлопоты.
– Я служу не за деньги, сударыня, – равнодушно отозвался я и, захлопнув дверцу кареты, направился в лес, где меня уже с нетерпением ждал Ворчун, а вместе с ним – и неотложные дела в Ойте.
В старое логово мы вернулись, когда снег в лесу уже почти сошел, а дороги ожидаемо раскисли. Весна пришла, как это часто бывает, внезапно. А здесь, на юге, еще и неоправданно рано, так что мы даже слегка опоздали с возвращением. |