— Если эти честные не попадут под разработку Службы лояльности, — с сомнением мол вил Премудрый, — их выставят шоуменами, вроде Барановского. Или пополнят ими пестрый список разнообразных «русских фашистов». В общем, замнут красиво, как они умеют.

— Не эти, так другие, — возразил Серега, красноречиво шевельнув ушами. — Лед-то тронулся. Церковь уже громко выступает против гетто «Единственного пути».

— Ну, до грамот патриарха Гермогена еще далеко, — тихо, себе в бороду, сказал Монах. — Не те условия.

Часов в семь вечера прибыл последний человек и снова всех расшевелил. Он оглядел с порога всю компанию, уронил сумку на пол и гаркнул: «Ну привет, паршивцы! Как вы тут без меня, совсем скисли?» И сразу выставил на стол две бутылки иностранного коньяка. После очередного радостного массового рукопожатия кто-то ехидно заметил:

— И когда ты, Варяжек, начнешь поддерживать отечественного производителя? Коньячок-то оккупантский.

— Отечественного производителя я поддерживаю кой-чем другим, — ответил Варяг, изобразив в руках невидимый автомат. — А коньячок оккупантский мы сейчас дегустируем и придем к выводу, что лучше родной медовухи все равно ничего нет. Опыт — сын ошибок трудных, как сказал классик.

Возражений это не вызвало.

Застолье пошло по новой- Когда всем налили в стаканы (мне решительно плеснули газировку), слово взял Вадим. Он сразу как-то посуровел, затвердел лицом, будто на плечи ему в эту минуту лег тяжелый груз ответственности.

— Я предлагаю вспомнить тех, кого нет с нами. — Одним махом он опрокинул стакан. Я понял, что это о моем отце и о других, которые не вернулись домой.

Леха, справа от меня, наклонился к Сереге: «А кого с нами нет?» Тот отмахнулся: «Потом узнаешь».

— Итак, господа, — продолжал Вадим, — отряд снова в сборе. Как ваш командир, прежде чем мы отправимся, я обязан спросить: все ли согласны действовать так, как мы действовали до сих пор?.. — Он обвел всех пытующим взглядом. — Может, у кого-то появились сомнения? Как и раньше, малодушием или предательством это сочтено не будет… — На лице Вадима, как мимолетная рябь на воде, мелькнуло еле уловимое выражение. Мне почудилось, он именно ждал чьих-нибудь сомнений. Точно ему стало бы от этого легче. Но никто не отозвался. — Ясно. По этой гробовой тишине я делаю вывод, что ничего не изменилось. Мы по-прежнему команда.

— Коммандос, я бы сказал, — вставил Монах.

Нет, мне не почудилось. Я вдруг подумал, что сомнения грызут его самого, и эта мысль тупо заныла где-то в груди. Ведь я полностью доверял Вадиму, и значит, его неуверенность — и моя тоже. А на войне с этим нельзя, сомневающихся она выбивает в первую очередь. И я решил забыть о мимолетной ряби.

— Теперь о деле. Выходим, как обычно, за час до рассвета. Кто не выспится, я не виноват. Колодец я проверил. Местному участковому намекнул, что ко мне приедут гости и с утра мы идем в поход на Валдай.

— В какую сторону двинем, командир?

— На месте разберемся.

— Может, сразу на базу? Проверить на всякий случай.

— Я же сказал, по обстановке. А проверить для начала надо ближайшую связную точку. Информацию получить совсем нелишне. Еще вопросы есть?

— Не-а, — ответил за всех Ярослав Премудрый. — Давайте наконец свободно вдохнем сладостный деревенский воздух и задумаемся о вечном, глядя в звездное небо.

— Небо еще синее, Ярик, — сказал Серега. — И что-то я не заметил сладости в здешнем воздухе, благоухающем навозом.

— Ну вот что ты ломаешь мне поэтический настрой, унылый прагматик? — вяло напустился на него Ярослав. Одной рукой он пытался вскрыть вакуумную упаковку колбасной нарезки, и у него это совсем не получалось.