Лерка снова смолчал; два вождя переглянулись, и Волк ответил за всех:

– Твой вождь хочет слишком многого, и речи его слишком надменны. Пусть он докажет делом, что может приказывать свободным.

– Ты пожалеешь о своих словах, – выплюнул ордынец. Развернул коня, не дожидаясь ответа.

– Сопляк, – бросил вслед вождь.

Валерий едва успел вернуться к Сагларе и подхватить лук. На холм обрушились ордынские стрелы; одна из них бессильно клюнула траву рядом с девушкой, и степнячка презрительно рассмеялась:

– Они, верно, решили, что своих стрел у нас не хватит для доброго боя?

И впрямь, расстояние было слишком далеко не только для прицельной, но и для навесной стрельбы. Ладно бы еще сверху вниз! Лерка подобрал стрелу, усмехнулся:

– Вернем.

Ответный залп вышел куда более удачным. Вряд ли он выбил так уж много ордынцев, но отойти заставил.

Лерка достал «близкий глаз». Нашел давешнего переговорщика: похоже, молодой предводитель доказывал что-то своим сотникам, а те не соглашались. Принц огляделся:

– Лара, где вождь? Там что-то такое делается, надо бы ему глянуть.

– Дай мне.

Саглара перехватила амулет, вгляделась. Вскочила:

– Ты прав, идем! – Объяснила на бегу: – Решают, что делать. Одни честного боя хотят, другие, умные, понимают, что нас здесь честно не взять…

Вождь, поглядев, с девушкой согласился. Объяснил принцу:

– Им на нас верхами идти – смерть верная, отобьемся. Коней бросить, так драться – позор. Обложить и ждать, пока сами сдадимся, как у вас на севере водится – того хуже. Остается хитростью брать. Только слыхал я, что Тенгир хитрецов не жалует. – Волк оскалился в злой усмешке. – Оставишь мне пока эту штуку, северянин?

– Конечно. – Лерка, прикрыв глаза ладонью, вглядывался в гущу врагов. – Что это они там, дерутся?!

– Видно, кто-то отступить предложил, – кивнул вождь. – Одним умным трусом меньше.

А умный трус, вспомнил Валерий степное присловье, опасней десятка честных храбрецов.

Впрочем, остальные тоже вряд ли были честными храбрецами: покружив вокруг холмов, ордынский отряд оттянулся за пределы видимости.

– Думают: мы решим, что они ушли, – выплюнул вождь. С помощью Леркиного амулета можно было разглядеть сторожащих вдали всадников.

Степняки остались на холме, только скот и коней отогнали на ручей. Ночью разведчики Волков кружили в окрестностях, охраняли лагерь от внезапного нападения; переливчатый вой то и дело вырывал Валерия из тревожного, неглубокого сна.

Следующие четыре дня изменений не принесли. Странная осада выматывала людей, но оба вождя держали своих крепко. Тенгирову прихвостню первому надоест ждать, говорили они. Сопляк побоится уйти с позором, с пустыми руками. Тенгир глуп, что ставит таких командовать.

Так и вышло. Утром пятого дня к подножию холма примчался всадник, и за его спиной маячили Тенгировы сотни. Ордынец горячил коня, кричал громко, чтобы слышали свои и чужие:

– Дерись или сдавайся! Ты засел там, как суслик в норе, ты трус, не мужчина!

– Моя земля, – разнесся над степью зычный ответ, – где хочу, там сижу. Тебе надо – ты дерись. Боишься?

Еще лет сто-двести назад, подумал вдруг Лерка, Волкам и в голову бы не пришло отказаться от конной сшибки, как бы ни были неравны силы. И понимание, что полягут все, их бы не остановило. Соседство ли пограничных крепостей изменило взгляды степняков на войну, помощь ли северян – но такая вот глухая оборона ордынцам явно непривычна.