– И что тебе только в голову взбрело? – укоризненно спросила монахиня.

Мариана лишь плечами пожала. Разлад с отцом Томасом уже не казался ей достаточным поводом для всего, что она сдуру наворотила. Впрочем, окончилось все не так плохо: она попала в Ич-Тойвин, о чем раньше и мечтать не смела, к тому же попала не просто так, а оказав при этом услугу Церкви… так, может, то и вправду был Промысел Господень? А раз так, на кого обижаться?

Да, здесь, посреди ожившей сказки, Мариана наконец-то простила и неправедного отца Томаса, и себя, трусливую и слабую, – простила искренне, душою, а не разумом. Будто вытащили из сердца ядовитую занозу… Мариана ощущала себя легкой и счастливой и улыбалась всему миру, потому что мир был прекрасен.

Диво ли, что на третий день прогулок по Ич-Тойвину юная северянка получила предложение руки и сердца? Ничто не красит деву так, как ясная улыбка.

2. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина

Трапезная гостиницы в этот час пустовала: для обеда поздно, для ночных гуляк рано. Хозяин откровенно скучал за стойкой, но не уходил: а ну как гостям заблагорассудится добавки? Расторопная служанка уже протерла столы и теперь шустро мела пол. Барти и Мариана говорили, не опасаясь лишних ушей.

– Представляешь, – смеясь, рассказывала Мариана, – он мне предложил стать его сорок восьмой женой! Да еще с таким видом, будто ждал, что я тут же расплачусь от счастья и кинусь ему на шею!

– А если бы первой? – с напряжением, которого Мариана не заметила, спросил Барти. – И единственной?

Мариана задумалась на миг, тряхнула головой:

– Нет уж! Он красив, спору нет… но, знаешь, Барти, он… – девушка запнулась, подбирая слова, – недобрый. Когда он смотрит на тебя в упор, хочется убежать и спрятаться. А говорит – как будто острая сталь под бархатом прячется. Сестра Элиль сказала, что его называют Лев Ич-Тойвина и что это почетное прозвище. Но мне он и вправду кажется львом, злобным демоном вроде тех, от которых мы в пути отгораживались кострами и молитвами.

– Лев Ич-Тойвина? – Рыцарь не заметил, как разжались пальцы и завернутый в тонкую лепешку шмат баранины упал в тарелку, откуда был взят. – Мариана, а сам он как тебе представился? Благородный Ферхад иль-Джамидер?

– Не помню, – смущенно призналась Мариана. – Вроде бы… Их имена так похожи одно на другое, и потом, мне так стало смешно, и… страшно немного. Он, правда, хвастал, что родич самому императору, но ведь у императора тех родичей…

Это верно, мысленно согласился Барти, если по каждой собственной жене считать да по каждой отцовской… При таком выводке родни у нормального правителя скорее будет желание основательно эту родню проредить, чем каждому покровительство оказывать да благоволение проявлять. Но Лев Ич-Тойвина…

– Что ты ему ответила?

Мариана отправила в рот ломтик острого козьего сыра, буркнула:

– Посоветовала обойтись сорока семью.

А еще – выразила сомнение, что доблестный муж этот-то курятник удовлетворяет должным образом. Погорячилась, конечно, что сказать. Мариана вспомнила яростный взгляд из-под тонких черных бровей, побелевшие губы, свист хлыста, от которого холеный вороной прижал уши и рванул с места в карьер…

Барти покачал головой:

– Не стоит тебе ходить одной.

– Но я же не одна, я…

– Сестра Элиль не защитит тебя от начальника императорской стражи Ич-Тойвина.

– Он?…

– Да, Мариана.