Визит в царство Великих Древних пережили немногие из добытых мечом призраков — лишь сильнейшие, упрямейшие. Жаль остальных, пусть слабых и робких. С ними было не так одиноко, с ними забывались холод и грязь. Готфрид носил товарищей с собой, как и Турек Арант века тому. Не странно ли: лучший друг — тот, кто погиб тысячу лет назад, но умер дважды, защищая настоящее от прошлого. Турек Арант, мне не хватает тебя!

Но исчезнувшие души оставили свою память, и Готфрид научился заглядывать в нее, как в свою. Было бы желание, с такими познаниями он стал бы вторым Алером или Эльдрахером. Юноша ощущал себя старше выветренных склонов Савоя.

Скоро день рождения. Прошлой осенью, когда стукнуло семнадцать, было не до памятных дат в круговерти ужаса и смертей. А теперь уже восемнадцать. Быстро время прошло. Он возмужал и окреп, стал упорным, уверился в себе, разучился слушать похвалу и советы. Нет, мудрое слово всегда к месту, пожалуйста, подсказывайте и увещевайте — я все приму, но сделаю по-своему. А выживанию научу кого угодно. Еще пару лет, глядишь, и с прежнего недоросля напишут портрет рыцаря без страха и упрека, мечты барышень. Раньше был тихоня, самоуглубленный мечтатель. Такой, в общем-то, и остался, но перестал бояться мира вокруг. Он смотрел на себя прежнего, будто застывшего в далекой детской памяти, и улыбался. Меченосцу нравился тот невинный тихий подросток.

Нынешний Готфрид огрубел, слишком привык брать силой и плевать на последствия. И беды света больше не волновали его: пусть корчится, терзает себя, всегда одинаково, всегда скучно и мучительно. Какое мне дело? Этот мир стоило бы сделать лучше, но как? Быть может, он и расцветет без желающих его изменить?

Руины Касалифа поросли травой и колючим репьем, вокруг замкового холма еще громоздились кучами кости. На заброшенных полях вокруг ржавели обломки оружия и брони.

Горстка особо рачительных и предприимчивых крестьян принялась оживлять поля, пропитанную кровью землю, где плуги утыкались в осколки мечей чаще, чем в камни. Их пахари собирали — может, надеялись продать на лом?

Завидев людей, воин решил повременить с путешествием на восток. Кое-кто еще помнил прежнего мальчишку из Касалифа. Правда, нынешнему Готфриду гудермутцы не обрадовались: слишком многое слышали о его похождениях. А он дни напролет шарил по руинам либо сидел, глядя на мавзолей, выстроенный на склоне холма, и пытался оживить в памяти мертвых.

Увы, они ушли и оттуда, покинув и мир, и его душу. Лишь в сердце осталось далекое слабое эхо прежних чувств. Время от времени Меченосец подумывал: может, найти родню Лойды? Наверняка они хотели бы узнать, что с нею случилось. Но идти на поиски так и не собрался.

Однажды юноша сидел среди высокой травы с мечом на коленях, жевал стебелек, глядя на мавзолей, и вдруг услышал мягкий шелесток под чьими-то осторожными ногами. Он прислушался и сказал, не оборачиваясь:

— Тайс, добро пожаловать! Присаживайся!

Все стихло на пару секунд, затем гном двинулся шумно и плюхнулся рядом на траву.

— Учишься.

— Само собой. Я ждал тебя.

Рогала уже излечился — с обычной сверхъестественной быстротой, но глаза его так и не ожили.

Они помолчали. Меченосец рассматривал гробницу: умелые скульпторы миньяка изобразили в барельефах историю каждой из погибших девушек.

— Почему ждал? — спросил гном.

— Пришло время кинжала.

— Но Зухра отпустила тебя.

— Не отпустила, я сам ушел. А тобой она до сих пор владеет. Гордыня заставит ее отомстить.

— Думаешь, госпожа еще управляет мною? Ты ошибаешься, я свободен.

— Что-то не похоже на чистосердечное признание.