|
Но зато сюда, небось, не припретесь. В низком подвальчике была всего одна женщина. Отложив разноцветные свертки только что сделанных покупок, она стояла спиной к Жанне, перед зеркалом поправляя губы вишневым карандашиком. Какой смысл красить губы, если все равно нахлобучишь паранджу, усмехнулась Жанна. Карандашик дрогнул в руке. Глаза женщины расширились. Жанна оцепенела, больше, пожалуй, от изумления, чем от испуга. Застыв на месте, она рассматривала свое отражение за спиной светловолосой мусульманки: бледная до синевы, в ковбойке, в ветровке и джинсах, без головного убора, шлем и тот она оставила за ненадобностью Стефану. Да как же она могла не сообразить, как же она могла зайти в туалет в «мужском» наряде! Эта тетка не зря уставилась на нее как на привидение, привидения бы испугалась меньше, чем такого харама, такого аурата среди бела дня! А ведь она не верила, когда люди говорили, что дикая, немыслимая глупость раз в жизни приключается с каждым. Что чаще всего, в каких случаях почему то вывозит удача. Ну а те, кому она не улыбнулась, похоже, не смогут уже ничего рассказать о том, как именно прокололись. Светловолосая женщина с дрожащим в руке карандашиком и Жанна не отрываясь глядели в зеркало, словно оно демонстрировало тайны на сеансе гадания или вообще было монитором старинной штуки под названием телевизор. Станет орать, вырублю, решила Жанна. Пожалуй, все и обойдется как нибудь. В коридорчике, объединявшем туалеты, послышались шаги. — А я повторю, не нравится мне это, — голос, говоривший на лингва франка, принадлежал турку и изобличал хамовато властными интонациями полицейского. — Какой то сопляк заходит прямо перед нами в сортир, а в сортире пусто. — Ты, Али, даже отлить не можешь, чтобы не сделать проблемы, — отозвался другой голос, другой, впрочем, только по тембру. — За этим мы, что ли, тут? — Да никуда не денется этот контрабандный кофе. Небось не протухнет. Пойми ты, в сортире то даже окон нету. А вдруг он в женский залез, хулиган или что похуже? — Ну и чего нам, по твоему, делать? — Второй турок полицейский начинал лениво соглашаться. Это было несомненно. Вот теперь Жанна похолодела, похолодела от корней волос до подогнувшихся коленок. Она влипла, ох, как влипла. Господи, хоть бы револьвер с собой был, так нет, помнила, как паинька, что без прямой необходимости лучше оружия по шариатской зоне не таскать! — Да подождем немного, проверим у женщин на выходе документы, а после и помещение. Зеркало показало, как бледнеет в синеву ее лицо, а застывший в воздухе золоченый карандашик женщины казался вложенным в руку манекена. — Да у женщин то зачем? — А я слыхал на днях, в убийстве кади шестнадцатого округа как раз и был замешан парень, что накинул паранджу. Уж потом как припустил не по женски. Пытались задержать, раскидал. И ведь никаких примет. — Ну, что творят, шайтановы дети! Эй!! — перешедший на крик голос наполнился деланной строгостью. — Есть кто внизу? — Да, есть, не заходите сюда, — неожиданно спокойно отозвалась женщина, поворачиваясь к Жанне. Она тоже была бледна, очень бледна. Несколько мгновений обе смотрели друг другу в глаза. Карандашик упал на кафель, слабо звякнув. Женщина прижала палец к губам. — Ну, так поторапливайтесь! Проверка документов! Жанна мотнула головой: спасибо, конечно, но смысла то никакого. Женщина принялась вдруг с лихорадочной торопливостью перебирать свои свертки. Схватила один, из золоченой бумаги с красно зелеными узорами, сорвала ленты, разрывая бумагу, высвободила что то из розовой ткани, встряхнула. В руках женщины была новехонькая паранджа, как раз на рост Жанны. — Скорей! — еще обрывая этикетку, женщина уже протягивала одеяние Жанне. Раздумывать было вправду некогда. Жанна утонула в розовых складках ткани. |
