|
Я видела женщин, которых влекли в рабство. Их руки были связаны, волосы растрепаны. Одна ступала разутой ногой в кровь мужа, Другая спотыкалась о тело брата. Каждая плакала о своем, а я — обо всех. Об умерших родителях, и о тех, кто жив. Слезы иссякли. Вздохи замолкли. Тоска не утихла. Слушаю ветер — не принесет ли он вести? Но не приходят ко мне родные тени. Пропасть разверзлась между мною и близкими. Где они? Спрашиваю я ветер и облака. Птица бы, что ли, донесла мне весть! Ах, когда бы ни данный мной обет! Я поплыла бы к ним в грозу по волнам. Моряки трепетали бы, но не я. Разбился б корабль — я поплыла бы на доске. Не нашлось бы доски — пустилась бы вплавь. — Ничего себе, ты наизусть помнишь! — Так это же стихи святой Радегонды (Жанна немного ошибается. Стихи написал по рассказам святой Радегонды поэт Венанций Фортунах. Впоследствии под влиянием этой невероятной женщины поэт и сам принял монашеский постриг ), — удивилась Жанна, а затем сотворила крестное знамение на увенчивающий келью крест. — Вдруг тот, кто здесь молился, ее видел? Представляешь, здесь мог жить знакомый святой Радегонды! Она, между прочим, многих на подвиги подтолкнула. Ну так что, рвем дальше? А ты никак пешком? Ну что, подвезти? Час ведь будешь добираться. — Ну еще мне не хватало, чтобы меня девушки катали, — Ларошжаклен встряхнул длинными волосами, словно стряхивая чары прошлого. — Ну ладно, тогда уж садись сам. Предложение было сделано небрежным тоном, однако на самом деле такой большой чести удостаивались весьма немногие. Ларошжаклен между тем медлил. — Смотри, ты обещала. Так? — Ну, обещала, — Жанна наморщила нос. Снова хрупкие кости, за которыми не было видно стен, сплелись кружевной аркой. Иногда мелькали осколки надгробий, романские буквы на которых кое где можно было различить, поскольку Ларошжаклен ехал куда медленнее, чем Жанна, недовольно сопевшая ему в затылок. Через несколько минут вновь пришлось притормозить. Следующая «спайка» была задвинута высокой плитой, почти полностью сохранившейся, с одним лишь отбитым углом. Сохранился и неуклюжий барельеф, изображающий вьющегося над чашей голубя. — Ее трудно не заметить или не запомнить, — Ларошжаклен налег плечом. — Отсюда уже дорога на второй склад. Жанна направляла луч фонаря. В своем начале ниша казалась земляной и очень древней, однако подальше ровные стены сделались бетонными. Теперь они попали в обширный коридор, напоминающий бункер. — Я тут, между прочим, ни разу не была, — Жанна прыгнула в седло за спиной Ларошжаклена. — Тогда есть надежда, что ничего не разворовано, — усмехнулся тот, срываясь с места. Теперь они мчались быстро. Путь не занял и пяти минут. Перед раздвижными металлическими воротами, крашенными синей краской, Ларошжаклен зажег установленный под потолком прожектор, видимо питавшийся от батарей. Помещение склада, одного из сохранившихся с прежних времен, было заставлено ровными штабелями ящиков. — Вот никак в толк не возьму, зачем военному министерству понадобилось в мирные времена устраивать армейские склады под городом, — пожал плечами Ларошжаклен. — Ну да теперь уж спросить не у кого. Да, Жанна, ты то, собственно, куда мчалась? Ведь через пять часов тебе положено быть не здесь, а на станции Ром. — Да я бы еще сто раз заскочила в гетто Дефанс. Мне месье де Лескюр обещал классную книжку оставить, Гийома Тирского. Ты ведь знаешь месье де Лескюра? — Шапочно. Больше я знал его сына, Этьена. Он ведь был из тех, кто стоял в начале Сопротивления. Мне еще семнадцати не исполнилось, когда его убили. Его два старших брата погибли еще в переворот. |
