|
Девушки были забыты, и все мужество друзей нацелено только на гору. Фафхрд был в высоких зашнурованных ботинках с только что заточенными толстыми гвоздями на подошве и в куртке из волчьей шкуры, сшитой мехом внутрь, но сейчас расстегнутой от горла до пояса. Его предплечья и голени были обнажены. Короткие, по запястье, перчатки из сыромятной кожи закрывали кисти рук. Совсем небольшой узелок, завернутый в плащ, висел у него за плечами, и к нему был привязан большой моток черной конопляной веревки. На прочном, не украшенном никакими заклепками поясе прицепленный справа топор в чехле уравновешивал висящие с другой стороны нож, маленький мех для воды и мешок с железными шипами, у которых вместо шляпок были кольца. Вокруг лица Мышелова был плотно затянут капюшон из козьей шкуры, а его тело было защищено туникой, сшитой из трех слоев серого шелка. Его перчатки были длиннее, чем у Фафхрда, и подбиты мехом. На меху были и тонкие башмаки, подошва которых была сделана из морщинистой кожи бегемота. На поясе – кинжал Кошачий Коготь и вех с водой уравновешивались мечом Скальпелем, ножны которого были свободно привязаны к бедру. А на завернутом в плащ узелке был закреплен странно толстый, короткий, черный бамбуковый прут, на одном конце которого торчал шип, а на другом – шип и большой крючок, примерно такой, как на посохе пастуха. Оба мужчины были сильно загорелыми и мускулисто худощавыми, закаленными Ступенями Троллей и Холодной Пустошью. Их грудные клетки сейчас были чуть шире обычного после недель существования в разреженном воздухе плато. Не было нужды выискивать наиболее привлекательный маршрут для восхождения – Фафхрд уже сделал это вчера, когда они приближались к Обелиску. Пони опять щипали траву; один их них обнаружил комок соли и теперь лизал его своим толстым языком. Мышелов оглянулся вокруг, ища Хриссу, чтобы потрепать ее по щеке на прощание, но снежная кошка, насторожив уши, вынюхивала чей то след поодаль от лагеря. – Она прощается по кошачьи, – сказал Фафхрд. – Прекрасно. Небеса и ледник рядом с Белым Клыком приняли слабый розоватый оттенок. Скользнув взглядом по равнине в направлении этого пика. Мышелов резко втянул в грудь воздух и сильно сощурился; Фафхрд пристально глядел в ту же сторону, защищая глаза ладонью, как козырьком. – Какие то коричневатые фигуры, – сказал Мышелов наконец. – Насколько я помню, Кранарх и Гнарфи всегда одевались в коричневую кожу. Но, мне кажется, их больше, чем двое. – По моему, их четверо, – заметил Фафхрд. – И двое из них странно косматые – наверно, одеты в бурые шкуры. И все четверо поднимаются от ледника вверх по скальной стене. – Где ветер их…. – начал Мышелов, потом взглянул вверх. Фафхрд сделал то же самое. Большой Вымпел исчез. – Ты сказал, что иногда…. – заговорил Мышелов. – Забудь о ветре и об этих двоих с их косматым подкреплением, – резко оборвал его Фафхрд. Он снова обернулся к Обелиску. Мышелов сделал то же самое. Сощурившись и сильно откинув голову, он оглядел зеленовато белый склон и сказал: – Сегодня утром он кажется еще более крутым, чем даже та северная стена, и довольно таки высоким. – Пф! – с насмешкой отозвался Фафхрд. – В детстве я поднимался на него перед завтраком. Очень часто. Он поднял вверх обтянутую перчаткой из сыромятной кожи правую руку, сжав ее в кулак, словно в ней был маршальский жезл, и воскликнул: – Идем! С этими словами он шагнул вперед и, не останавливаясь, пошел вверх по неровному склону – или, по крайней мере, так показалось, потому что, хотя Северянин и помогал себе руками, но отклонял туловище далеко от скалы, как и подобает хорошему скалолазу. Мышелов шел за Фафхрдом след в след, чуть шире расставляя ноги и пригибаясь чуть ближе к скале. *** Время уже близилось к полудню, а друзья все еще поднимались без перерыва. |
