|
Я забуду о твоей дурманящей пыли и опийных ураганах, и даже о твоем смердящем колдовстве и заключу с тобой договор, о Хасьярл! Клянусь мрачными богами, которые правят под Квармаллским Холмом, и Червем, которого я избрал своим знаком, что для моей руки твоя жизнь священна; что ни заклятьями, ни сталью, ни ядами я не убью тебя! Договорив, Гваэй поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Хасьярлу. Застигнутый врасплох Хасьярл пару секунд сидел молча; озадаченное выражение скользнуло по его лицу; потом глумливая усмешка исказила тонкие губы, и они выплюнули в лицо Гваэю: – Ах так! Ты боишься меня даже больше, чем я думал. Да! И правильно делаешь! Однако кровь вон тех старых обугленных останков течет в жилах у нас обоих, и у меня тоже есть слабость по отношению к моему брату. Да, я заключу с тобой договор, Гваэй! Клянусь Древнейшими, что плавают в не знающих света глубинах, и Кулаком – моим символом, что твоя жизнь священна – пока я не выдавлю ее из тебя! И с финальным злорадным смешком Хасьярл, как уродливый облезший горностай, сполз со своего стула и скрылся. Гваэй тихо стоял, прислушиваясь, глядя на то пространство, которое только что занимал Хасьярл; потом, убедившись, что его брат действительно ушел, он крепко ударил себя по бедрам, скорчился в конвульсиях беззвучного смеха и задыхающимся голосом сказал, не обращаясь ни к кому в особенности: – Даже самого хитрого зайца можно поймать в простой силок. И, все еще улыбаясь, повернулся, чтобы посмотреть на пляшущее пламя. Пестрые группы людей медленно втянулись в те ворота, из которых недавно вышли, и двор снова опустел, не считая тех рабов и жрецов, чьи обязанности задерживали их здесь. Гваэй некоторое время наблюдал за происходящим, котом тоже проскользнул с балкона во внутреннее помещение. Слабая улыбка все еще держалась в уголках его губ, словно какая то приятная шутка все еще вертелась в уме принца. *** «….И кровью того, на коего взирать приносит смерть….» Так звучно и нараспев читал Мышелов, закрыв глаза и протянув вперед руки, – он произносил заклятие, которое было подарено ему Шильбой Безглазым и должно было уничтожить всех волшебников ниже Первого Ранга на неопределенном расстоянии от места, где заклинание произносили; можно было надеяться, что уж на несколько то миль его хватит – чтобы стереть в порошок колдунов Хасьярла. Работало Великое Заклинание или нет – в самой глубине души Серый сильно сомневался, что оно сработает, – Мышелов был очень доволен устроенным им представлением. Он не думал, что даже сам Шильба мог бы сделать лучше. Какие великолепные звуки, исходящие из глубины груди! Даже Фафхрд никогда не слышал, чтобы его друг так декламировал. Мышелову очень хотелось открыть глаза хоть на минуточку, чтобы отметить тот эффект, который его представление производило на Гваэевых магов – он был уверен, что они глазеют на него с разинутыми ртами, несмотря на все свое чванливое хвастовство, – но в этом пункте наставления Шильбы были тверже адаманта: плотно закрыть глаза, пока произносятся последние строки рун и великие запретные слова; стоит моргнуть хоть самую чуточку, и Великое Заклинание будет сведено к нулю. По видимому, предполагалось, что у магов не должно быть ни тщеславия, ни любопытства – вот занудство! Внезапно Мышелов почувствовал в темноте своего сознания контакт с другой, большей темнотой, злобной и могущественной темнотой, одно отсутствие которой уже создает свет. Мышелов содрогнулся. Волосы зашевелились на его голове. Капельки холодного пота начали покалывать лицо. Мышелов чуть было не начал заикаться в середине слова «слюэрисофнак». Но, собрав всю свою волю, он договорил его без запинки. Когда последнее эхо его голоса перестало скакать между полом и куполом потолка. Мышелов чуть приоткрыл один глаз и потихоньку огляделся. |
