|
Однако в эту ночь обычный полусумрак площади был нарушен ярким светом, который лился из низкой двери со сводом в форме трилистника, недавно пробитой в древней стене. Словно ослепительное солнце, взошедшее над горизонтом тротуара, освещенная дверь практически затмевала тусклые «звезды» остальных торговцев тайнами. У двери были разложены жутковатые и загадочные товары, а рядом с ними сидел на корточках человечек с алчным взглядом, облаченный в наряд, невиданный доселе ни на суше, ни на морях страны Невон. На нем была красная шапочка в форме ведра, мешковатые штаны и невероятные красные туфли с загнутыми носами. Глаза у него были хищные, как у ястреба, а улыбка – циничная и льстиво сладострастная, как у древнего сатира. То и дело человечек вскакивал на ноги и, схватив длинную метлу, принимался в который раз мести мостовую, словно готовясь к приходу некоего фантастического императора. Время от времени он прекращал этот танец и кланялся – низко и подобострастно, но не опуская взгляда – толпе, которая стекалась в полутьме к пятну яркого света, после чего протягивал руку к двери новой лавки, приглашая зайти в нее: жест этот был одновременно грозным и раболепным. Однако никто из зевак не мог набраться храбрости зайти в ярко освещенное помещение или хотя бы осмотреть редкости, столь небрежно и прельстительно разложенные у входа. А между тем число завороженных ротозеев росло с каждой минутой. В толпе слышался неодобрительный ропот по поводу столь оскорбительного нового метода торговли, в котором выказывалось пренебрежение к обычаю сохранять на площади полумрак, однако эти жалобы тонули в гуле удивления, восхищения и любопытства, разгоравшихся все сильнее. Серый Мышелов проскользнул на площадь со стороны фонтана так тихо, как будто собирался перерезать кому то глотку или же следил за шпионами самого сюзерена. Его ноги, обутые в мокасины из крысиной кожи, ступали совершенно бесшумно. Даже меч Скальпель в ножнах из мышиных шкурок не шуршал о тунику и плащ, сшитые из серого груботканого шелка. Взгляды, которые Мышелов кидал по сторонам из под надвинутого на лоб серого шелкового капюшона, были полны угрозы и ледяного высокомерия. Но в душе Мышелов чувствовал себя, как школьник, в ужасе ожидающий головомойки и труднейшего домашнего задания. В его кошеле из крысиных шкурок лежала записка, нацарапанная чернильной жидкостью каракатицы на серебристой рыбьей коже Шильбой безглазоликим, в которой тот наказывал Мышелову быть здесь в это время. Шильба был колдуном покровителем и – когда ему в голову приходил подобный каприз – опекуном Мышелова, поэтому его приглашениями пренебрегать не следовало, тем более что Шильба мог выследить непокорного где угодно, хотя у него и не было глаз на положенном для них месте. Однако задания, которые Шильба обычно поручал Мышелову, были на редкость обременительными, а порой и тошнотворными – к примеру, раздобыть девять белых кошек без единого черного волоска, или украсть пять экземпляров одной и той же книги магических рун, разбросанные по библиотекам разных чернокнижников, или достать образцы экскрементов четырех живых и мертвых королей, – поэтому Мышелов пришел пораньше, чтобы поскорее узнать скверные новости, и в одиночестве, поскольку вовсе не хотел, чтобы его друг Фафхрд стоял рядом, давясь от смеха, пока Шильба будет читать свои чародейские нотации послушному Мышелову, а то и выдумает еще какое нибудь дополнительное поручение. Записка Шильбы, накрепко запечатлевшаяся в мозгу у Мышелова, гласила: «Когда звезда Акуль украсит шпиль Рхана, будь подле фонтана Запретного изобилия». Вместо подписи внизу был нарисован овал неправильной формы – знак Шильбы. Мышелов скользнул в темноте к фонтану, представлявшему собой приземистый черный столб с шероховатой скругленной верхушкой, из которой через каждые двадцать ударов слоновьего сердца истекала капля черной жидкости. |
