|
Отчаянно и устало парируя пятнадцатый, а может, и пятидесятый удар в голову, Фафхрд с горечью подумал: «Вот и пытайся спасти таких бессердечных недоумков, которые лишь улюлюкают, видя свою бабушку в объятиях медведя. Паутинка Шильбы выставила Мышелова в его истинном идиотском виде». Мышелов сперва было разозлился, когда звон мечей вырвал его из черных атласных сновидений, но, увидев, что происходит, был очарован этой невероятно комичной сценой. Без паутинки Шильбы Мышелов видел лишь гаера привратника в красной шапочке, который, пританцовывая в своих красных туфлях с загнутыми носами, пытался ударить метлой Фафхрда, выглядевшего так, словно он только что вылез из бочки с мукой. Не припорошена ею была лишь узкая полоса на лице, которая маской лежала у Северянина на глазах. Но самым забавным в этой сцене было то, что тело белого как мельник Фафхрда – да и душа тоже! – с поразительной точностью выполняли все движения, полагающиеся в бою на мечах, парируя удары метлы, словно это была большая сабля или даже двуручный меч. Метла взлетала вверх, и Фафхрд провожал ее взглядом, превосходно делая вид, что напряженно следит за ее перемещениями, несмотря на свои как то странно затемненные глаза. Метла обрушивалась вниз, и Фафхрд отбивал ее мечом словно бы из последних сил, а потом еще прикидывался, будто его отбросило назад! Мышелов так и покатывался со смеху, он никогда не подозревал, что у Фафхрда такой драматический талант; правда, Северянин играл несколько механически, ему недоставало широких мазков подлинно гениального актера. И вдруг метла задела Фафхрда за плечо; брызнула кровь. Фафхрд, в конце концов не избежавший ранения и теперь понимавший, что за счет простой выносливости черную статую ему не одолеть – впрочем, и ее железная грудь вздымалась, как кузнечные мехи, – решил принять более скорые и действенные меры. Он снова высвободил из петли боевой топор и в очередную паузу, когда противники перехитрили сами себя, одновременно отступив, метнул его прямо в физиономию статуи. Вместо того, чтобы попробовать уклониться или отбить летящее оружие, черная статуя опустила меч и просто напросто слегка крутанула головой. Топор, словно серебряная комета с деревянным хвостом, огибающая черное солнце, описал круг около железной головы и бумерангом устремился к Фафхрду, причем с гораздо большей скоростью, чем Фафхрд его послал. Но тут течение времени для Северянина замедлилось, и он, нырнув вбок, успел левой рукой перехватить топор у самой щеки. На какой то миг и мысли Фафхрда ускорили бег. Он подумал о том, что противник, легко уклоняясь от любой фронтальной атаки, натолкнулся спиной сперва на столик, потом на гроб. Затем, сообразив, что, во время десятка последних сшибок, смеха Мышелова не было слышно, он взглянул на приятеля и увидел, как тот, еще несколько сонный, но неестественно бледный и серьезный, с ужасом смотрит на струящуюся по руке друга кровь. Поэтому Фафхрд бросил топор Мышелову, воскликнув как можно веселее и дружелюбнее: – Позабавься ка и ты, маленький шут! Присоединяйся! Вот тебе хлопушка! Затем, не глядя в сторону Мышелова – а может, не смея взглянуть, – он собрал оставшиеся у него силы и стремительно ринулся на черную статую, крутя мечом с такой скоростью, что той пришлось отступить в сторону гроба. Не сводя с приятеля испуганного и глуповатого взгляда, Мышелов в последний момент протянул руку и поймал топор за рукоятку, когда тот уже начал падать на пол. Когда статуя оказалась подле гроба и остановилась, явно собираясь с силами для страшнейшей контратаки, Мышелов нагнулся и, снова по идиотски ухмыльнувшись, обрушил топор на черную макушку. Железная голова треснула, словно кокосовый орех, но на части не развалилась. Глубоко заклиненный топор, казалось, мгновенно стал целиком железным, и когда статуя судорожно распрямилась, его вырвало из рук у Мышелова. |
