Бумага, чернила и годы.

Бумага, чернила, годы и его мечта.

Он покачал головой. Мечта крылась в его разуме и душе. Тион мог украсть книги, но не ее.

Этим он себя и утешал в ту первую длинную ночь без своих книг, пока не мог заснуть, гадая, где же они и что с ними сделал Ниро. Он мог сжечь их или спрятать в сырой подвал. Возможно, прямо в эту секунду он вырывал из них страничку за страничкой, складывая из них птичек и одну за другой отправляя в полет со своего высокого окна.

Когда Лазло наконец-то заснул, ему приснилось, что его книги закопаны в земле, а трава, поросшая над ними, шептала «Плач, Плач», когда дул ветер, и все, кто ее слышал, чувствовали жжение слез в глазах.

Ни разу ему не пришло в голову, что Тион мог их читать. Что в такой роскошной, в отличие от его, комнате, с ногами, закинутыми на пуфик, и сферами по бокам молодой человек читал до глубокой ночи, пока слуги приносили ему чай, ужин и снова чай. Лазло определенно не представлял, что Ниро будет делать заметки лебединым пером и чернилами осьминога из инкрустированной чернильницы, которую пять сотен лет назад доставили из самого Плача. Его красивое лицо лишилось гримасы насмешки или злобы и стало сосредоточенным, живым и завороженным.

Что было куда хуже.

Потому что, если Лазло думал, что мечту нельзя украсть, то он недооценил Тиона Ниро.

7. Невозможная мечта

Книги не были его мечтой. Более того, он спрятал свою мечту между страниц, как закладку, и слишком долго ее не доставал. Но факт заключался в следующем: что бы он ни делал, ни читал и ни искал в Великой библиотеке Зосмы – это не приблизит его к Плачу. На это способно только путешествие.

Разумеется, легче сказать, чем сделать. Город находился очень далеко. Теоретически он мог бы придумать, как добраться до Алконости – перепутья континента и западного аванпоста Эльмуталет. У него не было квалификаций, чтобы зарекомендовать себя, но, по крайней мере, была вероятность, что он наймется в торговый караван и будет работать там. Но потом Лазло останется сам по себе. Ни один проводник не поведет белого через пустыню. Им даже верблюдов не продавали, чтобы не было соблазна совершить попытку самостоятельно – ведь это закончится неминуемой гибелью.

И даже если предположить, что каким-то образом он пересечет пустыню, перед ним все равно останется преграда в виде Пика – горы из белого стекла, которая, по легенде, была погребальным костром демонов. Преодолеть ее можно только одним способом – через ворота Форта Мисрах, где фаранджей казнили как шпионов.

Если город мертв, Лазло сможет пройти, чтобы исследовать руины. Мысль приносила невыносимую грусть. Он не хотел обнаруживать руины – он хотел увидеть город, полный жизни и цвета, как в сказках. Но если город жив, можно не сомневаться, что его выпотрошат, четвертуют и скормят по кусочкам птицам-падальщикам.

Нетрудно понять, почему он спрятал свою мечту в книги. Но теперь она все, что у него осталось, и пора бы к ней хорошенько, внимательно присмотреться. Выглядела она не обнадеживающе. Лазло крутил ее и так и сяк, но вывод напрашивался лишь один: невозможно. Если мечта выбирает мечтателя, то его мечта сделала неправильный выбор. Ей нужен кто-то куда более дерзкий. Ей нужен гром и лавина, боевой клич и вихрь. Ей нужно пламя.

Недели после того, как Тион Ниро забрал книги, стали чуть ли не худшими в его жизни. Дни тянулись медленно. Стены давили со всех сторон. Ему снились пустыни и великие империи, юноше казалось, что он чувствует, как минуты и часы проходят сквозь него, словно он – песочные часы, сделанные из плоти и костей. Лазло поймал себя на том, что смотрит в окно – тоскливо, мечтая о том далеком, недостижимом горизонте.

Именно так он и увидел птицу.

Лазло стоял на лестнице в Павильоне раздумий и доставал книги для нетерпеливого философа, который топтался внизу.