Разумеется лезвие, чуть не равное ей по росту, попросту утащило ее следом за собой, хозяин уже попрощался с одним из столбов служащих опорой шатру — меч должен был перерубить его где-то на двух третях высоты, но это оказалось несколько преждевременно — выполнив какой-то невообразимый крендель, более достойный опившегося сока лозы гуяра, меч благополучно разошелся со столбом, чтобы ринуться на встречу с пологом шатра, но и с ним разошелся буквально на конский волос прошелестев вдоль стены. И только тогда, когда припав на одно колено гостья, ткнула два раза мечом на манер копья, первый раз просунув его между столбом и висящим на нем мехом с маслом, а второй раз пройдя между шнурками того же меха… Кабир, наконец, понял, что все эти невообразимые кувыркания не были попытками новичка управиться с взятым «не по руке» оружием, а «простым» испытанием воином своего тела после трудного перехода.

Гостья тем временем осмотрела лезвия и хозяин, повинуясь лишь недовольному взмаху ушей (надо же, а ведь и слова не нужны, насколько красноречиво выражают они потаенные мысли своей хозяйки!), сказал:

— Во втором сундуке от входа, — благодарно кивнув, гостья вытащила походный набор по уходу за оружием и, привычно разложив, вытащила из него оселок.

Хозяин напрягся, несмотря на увиденное, все равно ожидая скрежета камня по стали и ругаясь про себя, но камень издал лишь мягкое шипение, выглаживая лезвие.

— Даже то оружие, которым не пользуешься, надо содержать в порядке — никогда нельзя знать для чего оно тебе понадобится. — Пробормотала гостья про себя, а Кабир почувствовал себя вновь пятнадцатилетним пацаном, получившим очередную трепку от наставника — гавах сегодня должен быть исключительный, столько ему было уделено внимания. А этому чудищу пустыни, хоть бы что — высунув язык от усердия, продолжает доводить режущую кромку, но вмиг уши развернулись в сторону, а в следующую секунду и весь меховой шарик пронесся мимо.

— Матушка! Да пребудет с вами милость Аллаха и… — и, вместо продолжения, от избытка чувств лизнула в нос. Кабир же не мог оторвать взгляд от худых рук, с пергаментной кожей, которые бережно держали когтистые лапы… И тут его Раиса, которую он не видел плачущей очень и очень давно, вдруг разрыдалась уткнувшись в плечо неизвестно из какого ада сбежавшего чудища. Женщины, не разрывая объятий, удалились в угол, где после непродолжительного перешёптывания, старшая со всем почтением была усажена, а гуль вернулась к заточке меча. Впрочем, это еще вопрос — кто из них прожил больше лет.

— Думаю почтенный отец, я должна ответить на ваши вопросы. Наверное первый из них — гуль обвела руками убранства, — это мальчик я или девочка, — в зеленых глазах отчетливо загорелись веселые огоньки.

— Наверное, я должна согласиться с очевидным, что девочка, — скорее всего такой кульбит с ушами и фырканье следует трактовать как усмешку.

— А вот относиться ко мне, — загнутый коготь попробовал остроту клинка и недовольный убрался назад, в подушку на лапе, — то, наверное, все же стоит как к мальчику. Во избежание недоразумений, так сказать…

— Дело в том, отец, что женщину моего рода никак нельзя назвать хрупким цветком, неспособным защитить ни себя, ни ребенка.