А пока — у меня на очереди последний «почемучка» за сегодня, и так весь день терпел — заслужил ответы одним этим.

— Ты говорила, что водила караваны — расскажи что можешь.

— Уж не знаю, Кабир поверишь ли ты мне… но я оттуда, тыкаю наугад в чем-то приглянувшуюся звездочку, душу сдавливает в объятиях надежда — «а вдруг действительно она?», хотя разум точно знает — даже моим глазам, скорее всего, ее просто не видно…

— Из ада?

— Нет, как впрочем, и не из рая… Небо и небеса это совсем разное… Просто посмотри вверх и подумай над тем, что ты видишь, а потом я тебе скажу, что там вижу я.

Кабир, смотрит правда не в небо, а на пламя костра, но это наверно даже правильней. Молча слушаем закипающий чайник, а потом прихлебываем отвар. Наконец, размышления завершены.

— Что же ты видишь там, Гюльчатай?

— Тоже что и вокруг, — развожу руки пытаясь обнять все вокруг, — пустыню. Еще более суровую чем здесь. Там даже нет воздуха, чтобы дышать и его приходится везти с собой также как и воду…

Сопят и ворочаются дети, шумно вычесывает блох наш «охранник», переступают с ног на ногу верблюды, а мы думаем о двух бескрайностях, что протянулись рядом — вверх и в стороны.

— Если подниматься в горы становится все труднее дышать, пока воздуха не становится так мало, что жить там может только тот, кто там родился, еще выше залетают только птицы, а еще выше — воздуха нет вовсе, там и начинается эта великая пустыня.

Вдыхаю дым костра и звуки ночи, все живое вокруг радуется жизни зачастую — последним ее мгновеньям.

— А эти маленькие звезды, на самом деле означают оазисы в этой пустыне. Вот между ними я и водила караваны. Обычно они совершенно безжизненны как заливаемые в прилив островки, или те оазисы, где иссяк колодец. Но есть и полные жизни, там где вокруг дарующего тепло солнца идет по своему пути целый мир, с горами, морями, степями, лесами и пустынями… Вот посреди такого мира я сейчас и сижу со своим братом рассказывая ему о своих былых временах. И, между прочим, вижу он думает, что я ему новые сказки Шехерезады рассказываю.

— Не сердись, но как можно вообразить такое?

— Тут не слишком много воображения и надо — посмотри на себя и эти пески, сколь ты мал по отношению к ним. По ним можно путешествовать всю жизнь, но они сами — малость, по отношению к остальной земле или морю, бесконечно малая малость от всего остального мира. Так мир, это лишь малость по отношению к раскинувшейся снаружи пустыне…

— И, тем не менее, ты смогла ее пресечь.

— А тут ничего удивительного нет — чтобы пересечь пустыню человек садится на верблюда, хваля Аллаха за этот его дар любому желающему оставаться свободным. Если же человек желает пресечь море, то он, не имея сил чтобы плыть самому, ни жабр как у рыбы, строит корабль, который понесет и его, и его припасы. Для пересечения великой пустыни — тоже нужен корабль, чтобы нес не только еду, но и воздух.

— И далек ли тот день, когда перед нами откроются эти тропы?

— Это будет не скоро, но будет. Главное, чтобы к тому времени еще оставались люди неспособные жить без свободы.

Это был обычный дозор, точнее — не совсем обычный, мы уходили довольно далеко — на три дня пути, проверить состояние пустыни и колодцы, ну и оглядеться, нет ли даже так далеко чужаков.