Она засмеялась.

– А ты разве не догадался, почему я ношу пучок? Когда я стала работать в больнице, пациенты посмеивались надо мной, а врачи мне нисколечко не доверяли, потому что я выглядела как девочка. Вот я и стала причесываться так, чтобы выглядеть старше.

– Больше не делай этого, – сказал Закари, гладя ее по волосам. – Они как черный шелк. Я не могу дождаться той минуты, когда увижу тебя обнаженной с распущенными волосами. – Он подмигнул ей. – Ты видишь, какой я терпеливый, любовь моя. Мы знаем друг друга почти год. В наши дни это очень долгий срок.

Она молчала, ее щеки покрылись краской смущения.

– Ты опять краснеешь, – улыбнулся Закари. – Я должен был уже давно кое-что понять, видя твой румянец. Это не имеет ничего общего с образом сестры Гилби – айсберга в строгой униформе. В моем сознании возник облик девочки, в которую я влюбился с первой же минуты, как увидел ее, идущую в сумеречном свете по саду. Но я должен был знать, что можно обмануться, особенно в это время суток. Сдержанная медсестра, которая склонялась надо мной, как ангел в ночи, и была той самой девочкой, о которой я мечтал.

У Луиз опять перехватило дыхание.

– Так как же ты разберешься в своих чувствах?

– Нет, Луиз, – сказал он мягко. – Проблема не в моих чувствах, а в рассудке. По твоему поведению мне казалось, что ты ко мне достаточно равнодушна. Но это ведь не так? Правда? Я злился на тебя потому, что ты ассоциировалась у меня с болью, хотя на самом деле ты делала все, чтобы облегчить ее. Но в то же самое время я был покорен тобой, и меня смущало, что ночью я мечтаю об одной, а когда просыпаюсь, хочу поцеловать другую. И поскольку два женских образа как бы сливались в один, я думал, что с моей головой не все в порядке. Нельзя любить двух женщин одновременно, поэтому-то я даже собрался обратиться за помощью к психиатрам. В тот день, когда ты увидела на моих рисунках твое лицо и тело вроде бы другой женщины, я наблюдал за тобой и должен был понять, что такое не могло произойти случайно. Уже одно это должно было навести меня на размышления.

– Надеюсь, это значит, что ты стал больше обращать внимания на меня, а ту, другую, стал забывать? – лукаво спросила Луиз, и Закари резко выдохнул.

– Дорогая! Я люблю тебя! А ты?

– Разве ты не знаешь? Я схожу по тебе с ума. Влюбилась в тот же день, как тебя положили в мою палату, такого беспомощного и страдающего.

Он печально посмотрел на нее.

– Но будешь ли ты продолжать любить меня теперь, раз я уже больше не нуждаюсь ни в чьей помощи?

Он обнял ее, и их губы слились в долгом поцелуе. Затем Закари, тяжело дыша, поднял голову.

– У меня все плывет перед глазами. Неужели это наяву, дорогая? И ты – реальна и действительно рядом со мной?

Он слегка ущипнул ее за щеку, и Луиз ответила ему улыбкой. Вдруг, увидев часы у него на запястье, она воскликнула:

– Посмотри, сколько времени! Мы опаздываем в суд!

Луиз бросилась к машине, Закари следом за ней.

– У нас еще достаточно времени, чтобы не опоздать, целых сорок пять минут, – успокоил ее он, когда она завела мотор.

Прежде чем выйти из машины у здания суда, Закари наклонился, пытаясь ее поцеловать.

– Иди, иди, тебе нельзя опаздывать! – предупредила Луиз, пытаясь отстранить его рукой, но губы их встретились.

Потом Луиз понадобилось много усилий, чтобы найти место для стоянки.

Когда она вошла в зал, заседание уже началось. Она села на скамью для публики. Ее тревожный взгляд метался от отца к Закари, а потом переходил на судей и адвокатов.

Зимнее солнце освещало зал. В его лучах отец выглядел старше.