— В смысле морали, — сочла своим долгом пояснить я. — Моя мама уверяет, что каждый мужик — в душе Генрих VIII, будь он хоть негром, пардон, афроамериканцем от рождения.

— Нет, — расстроился Лунин, — мне этого не понять.

— Ваше счастье, — вздохнула я, — а то я уж испугалась. Значит, вы незнакомы с моей мамой.

— Так вот я и говорю, — как ни в чем не бывало снова завел майор, — ведь может оказаться, что молодой человек и не то, чтобы очень… а как раз наоборот. В смысле, иногда выходит, что при первой встрече он кажется тем, кем на самом деле не является, если вы меня понимаете.

— Честно говоря, пока не совсем, — призналась я и зевнула.

— Или вот еще пример…

«Наверное, у Лунина не все в порядке с ушами. Или с мозгами. В общем, с чем-то у него явно большие проблемы», — пришло мне в голову.

— Не в каждой ситуации можно сразу понять, что за человек стоит перед тобой. Бывает, годы проходят, и только потом, после многих лет совместной жизни, ты вдруг понимаешь, что связал себя совсем не с тем, с кем хотелось.

— Сочувствую. — На меня опять напала зевота. Как будто я попала на совещание в кабинет Дракона. Ничего не могу с собой поделать, скулы словно изнутри что-то распирает.

— Это я к тому, что, как вам показался на первый взгляд господин Боккаччо?

От неожиданного поворота я икнула. Потом моргнула пару раз и ответила, несколько смутившись:

— Когда я кинула на него последний взгляд, он мне очень даже показался.

— Ну, это оно конечно… — промямлил майор так сконфуженно, словно никогда не видел вместе мужчину и женщину в одной комнате. И открытие, что представители двух противоположных полов могут находиться наедине в запертом пространстве, повергло его в глубокий шок.

— Да что вы в самом деле! — растеряв остатки терпения, возмутилась я. — Вы же сами сказали, что времени на длительные ухаживания у людей теперь нет. Хотя я, честно говоря, понятия не имею, сколько времени этот самый Боккаччо за мной ухаживал, потому что его образ стерт в моей памяти, словно по моим извилинам ластиком прошлись.

— Что вы говорите? — изумился Лунин. — Вы совсем ничего не помните?

— До вчерашнего утра — ничего, — подтвердила я.

— Как же это может быть?

— Вполне возможно, что общение столь серых особ, как я, с такими яркими мужиками, как этот ваш тире мой Боккаччо, способно встряхнуть сознание серых и воссоздать в этом сознании первобытный хаос.

Лунин не успел ответить на мою философскую фразу, так как мы приехали и вышли из машины на улицу.

Пока я шла по гулкому коридору, я поняла, что вляпалась в ситуацию более неприятную, чем могло показаться на первый взгляд. Шутка ли, по мнению людей из органов, я была последним человеком, кто видел этого самого Боккаччо живым. Из этого я сделала вывод, видимо, аналогичный, тому, который сделал и майор Лунин, — как правило, живым человека убитого последним наблюдает его убийца. Колени у меня подкосились. Лунин же только загадочно улыбался. Вот тут-то до меня наконец дошло, насколько серьезно мое положение. Трое в кабинете встретили меня дежурным сочувствием. Наверное, привыкли, что к ним заходят исключительно нуждающиеся в этом самом их чертовом дежурном сочувствии. Не помню, в каком уж журнале я прочла однажды полезные советы по поводу общения с милиционерами. Там среди всяких прочих напутствий, написанных для граждан доброй рукой журналиста, был и такой: мол, если вас остановит гаишник за какое-то нарушение, ни в коем случае не вздумайте отпираться.