— А, родной, чо молчим, чево ждем? Тебя, кстати, как звать то теперь, мой хороший?
— А то ты не знаешь, — сплюнул Мэдмакс, — комедию ломаешь, тетушка?
— С такими племянниками, мой дорогой, и не то начнешь ломать. — Маслёнка перестала коверкать слова, тут же став сама собой — спокойной, отстраненной и очень опасной. — Знаю, как не знать, слухами земля полнится. Думаю, по делу приперлись, вряд ли в гости по старой дружбе зашел.
— По делу. — согласился Мэдмакс. — Это Белый, Маслёнка, наш старший. Белый, это Маслёнка, хозяйка Завода.
— Остальных не представляй, без надобности и не запомню, — она улыбнулась одними губами. — Ну, гость в дом, так счастье в дом. Заходите, отдохните, проверьте машину, умойтесь с дороги. Да… совсем забыла.
Маслёнка, только-только повернувшаяся ко входу, остановилась.
— Ты, сивый, вон тот тощий очкарик и мой… племянничек, добро пожаловать на переговоры по предмету вашего появления. Остальные — в комнате для посетителей. Возражения есть? Отлично, рада, что отсутствуют.
Спорить, такие дела, никто не стал. Мэдмакс все понимал, глядя на Белого, потихоньку начавшего злиться. Хозяин — барин, кто спорит, но Маслёнка явно желала пройтись по самому краешку, отделяющему жесткость в переговорах от обычного хамства.
— Не распуская наших. — Мэдмакс говорил тихо и не глядя в сторону Рэд. — Голем спит в кузове? Сделай так, чтобы он оттуда особо не светился. И предупреди, чтобы был готов.
— Хорошо, — Рэд отвернулась в коню, решительно занявшись сбруей. — Мы все снаружи?
— Беса пустите внутрь, он справится, если что. Ты выводишь всех, коли начнется стрельба.
— Хорошо.
Мэдмакс порадовался. Рэд ему впрямь не нравилась, но она справится, оставшись за старшую, и перечить ей не будут. Ну, а им втроем пришло время явиться перед очи матушки окрестностей и поговорить.
Контора Завода отличалась основательностью. Комната для посетителей, прямоугольная конура на самом входе, даже она всегда светлела свежей побелкой, а лавки, стоящие вдоль стен, скоблили начисто, не превращая в липко-грязные седалища. Тем удобства и ограничивались.
Дверь внутрь была одна, толстая, из двойного листа стали, открываемая изнутри караульными. Посетителей рассматривали через три оконца, в нужные моменты легко превращаемые в бойницы. Уюта, само собой, это не создавало, только Маслёнке было на то плевать.
Лязгнуло, закрываясь за ними и Мэдмакс вздрогнул, вдруг окунувшись в собственное прошлое, случившееся уже пять лет назад. Он сам топтал здесь блестящий пол почти пару лет, регулярно отправляемый на службу Вертихвостом. Его-то, своего бывшего командира, Мэдмакс хотел видеть даже меньше Маслёнки. Для той дело и прибыль всегда на первом месте, может и прижать свою ревнивую злобу к бывшему воспитаннику, ушедшему в большой мир.
Вертихвост — дело другое. Он почти как Беркут, служит по любви, только любовь его — Завод, крохотный мирок, варящий в себе людей почище всякого котла. Вертихвост считал Завод настоящей родиной, а всех своих воспитанников, товарищей и даже собственных бывших наставников — механизмами, должными служить Заводу. Мэдмакс не соглашался с ним раньше, а сейчас, наверное, просто послал бы подальше с этой дурью.
Хотя и надеялся, что до свидания с Вертихвостом дело не дойдет. И ошибся.
— Не наврали, — довольно протянул бывший командир, учитель и благодетель. — Пёс вернулся в родные пенаты, надо же.
Невысокий, сухощавый, обманчиво мягколицый и с огромными кистями, всегда пугавшими Мэдмакса.
— Он у нас теперь не Пес. — Маслёнка, уже севшая на свой трон, поморщилась. |