Ник же и бровью не повел. Он невозмутимо включил «дворники», нагнулся вперед, чтобы лучше видеть сквозь мутную стену воды перед ним, и как ни в чем не бывало стал насвистывать какой-то старинный вальс. Вдруг что-то в Джоанне заставило его повернуться. Бледная, с расширенными от страха глазами, она почти не дышала.

— Не смотри на меня так, я не виноват. И пожалуйста, дыши.

Новая вспышка молнии осветила небо. Зловеще пророкотал гром, и кровь окончательно отхлынула от ее лица.

Ник тихо чертыхнулся и съехал на засыпанную гра-шем обочину, подальше от деревьев.

— Чего ты так испугалась, глупышка? Через десять линут от грозы не останется и следа.

Джоанна закрыла лицо руками, худенькие плечи нервно вздрагивали. Голос охрип и почти не слушался ее.

— Глупо, я знаю, но ничего не могу поделать. С детства боюсь грозы.

— Н-да… кто бы мог подумать? — Не говоря больше ни слова, он притянул ее к себе, заботливо прикрыв руками огненную головку.

Волна благодарности захлестнула девушку, и она доверчиво зарылась лицом в его теплые руки, ища и находя долгожданный покой, несмотря на все свои злейшие предчувствия. В его крепких объятиях было тихо и спокойно, тогда как снаружи злобствовала и бесновалась черно-зеленая фурия.

Неторопливо перебирая пальцами волосы девушки, Ник тихо рассказывал:

— Местные здесь на севере верят в мифического человека-молнию. В сезон засухи он мирно спит на дне глубокой впадины на реке Ливерпуль и время от времени выходит поохотиться на диких свиней, пасущихся в прибрежных пальмах. Эти пальмы человек-молния считает своей собственностью и, стоит кому-нибудь хоть пальцем дотронуться до них, поражает наглеца ударом молнии. А если еще и бросить камень на дно реки — жди беды. Человек-молния проснется, заберется на небо и устроит такую грозу, что камня на камне не останется. В сезон дождей ему особенно не спится. Злющий, он ходит по земле, рычит громовым голосом, валит деревья и пугает людей молниями. Вот как сейчас. А когда дожди проходят, он вновь забирается в свою впадину и засыпает до следующего года. Аборигены страшно боятся его, но мы-то с тобой не суеверны, правда?

— Нет, я не суеверна. — От звука его нежного голоса Джоанна полностью пришла в себя и даже нашла себе силы улыбнуться. — Но иногда все же паникую. Ужасно неразумно, знаю. — Девушка устало прикрыл глаза, и губы сами собой сложились бантиком.

Ник крепче прижал ее к себе:

— Ты забавный маленький ребенок.

— Я не ребенок, — полусонно проворковала она подсознательно придвигаясь ближе.

— Скажи это кому-нибудь другому!

Ник звонко рассмеялся, раздувая легкие завитки на затылке девушки. Джоанна не могла видеть его лица только худую руку с длинными тонкими пальцами. Удивительно, как она могла быть такой нежной? Что за непредсказуемый человек этот Бэннон. Неизвестно, сколько продолжается гроза, а ей совсем не страшно!

Но вот постепенно гром стих, дождь уже не стоял стеной, а барабанил по крыше отдельными редкими каплями. Человек-молния возвращался в свою водную постель. Гроза миновала.

Джоанна медленно подняла голову, нечаянно задев губами подбородок Ника — едва уловимое прикосновение. Неудержимая дрожь маленьким испуганным зверьком пробежала по телу. Девушка порывисто втянула воздух и задержала дыхание. Только теперь она отчетливо осознала свое положение.

Что-то в наклоне его головы разбудило в ней страшные предчувствия. Темные глаза отчаянно молили… о чем? О пощаде? Этот дождь, гроза, уединенность салона, его смуглое красивое лицо наводили на мрачные мысли. Джоанна затравленно сжалась, сердце почти не билось от испуга.

— В чем дело? — насмешливо поинтересовался Ник.