Еле наметившиеся крохотные груди, больше похожие на распухшие соски, выпирающие через сиреневую кожу тазовые кости, маленькие ступни с вовсе игрушечными пальчиками. При такой детской миниатюрности миндалевидные глаза возле острого носика казались невероятно большими. Один зеленый, другой синий. И спутавшиеся, грязные, но все равно яркие, золотисто-каштановые, длинные волосы.
- И тебе здоровья, десятник, - после короткой заминки вспомнил воина из дозора ведун.
- Помог твой заговор, боярин, - вздохнул рыжебородый, - помог. Дважды меня в сече недавней мечом достали, но чародейство твое уберегло. Не пробил меч поганый кольчуги, токмо епанчу порезал.
- И дальше помогать станет, - кивнул Середин. - Только не забывай: как с христианином столкнешься, только на себя надейся. Против христианского оружия эта магия не помогает.
- Эх, - крякнул рыжебородый, дернул ремень шелома, скинул его, оставшись в одной тафье, и низко поклонился: - Прости нас, боярин, сделай милость. Ты к нам со всем добром и помощью, а мы тебя обманули. Мутит душу нашу грех сей, каемся. Прощения просим, боярин. В сече той, что тебя поранило, сняли мы с поганых серебра и злата поболее, нежели признались. Не своей корысти ради, а ради друзей пораненных и вдовы Михайловой.
- За то гневаться не стану, - отмахнулся Олег. - Я же сразу сказал: им нужнее. Руки, голова на месте, мы еще добудем.
- И опять ты с добротой своей бередишь меня, боярин, - мотнул бритой головой дружинник. - Злого да жадного и обмануть не грех, а за тебя круг наш совестью мучится.
- Не мучайтесь, - вздохнул Середин. - Знал я все. Чувствовал. Так что не беспокойтесь. Согласен я на то, чтобы раненым и вдовам больше, чем живым, доставалось. Забудьте.
- Так ты знал… - Рыжебородый потупил взор и совершенно неожиданно покраснел. - И все едино заговор нам защитный дал?
- Отчего ж не дать? Общую землю, общий обычай защищаем…
- Значится, боярин, - решительно перебил его дружинник, - круг наш так решил, что грех свой пред тобой мы искупим. Князь повелел долю тебе общую дружинную счесть. Посему мы просили тебя, боярин, в наш десяток включить да при дележе девку тебе отвели. Молодуху девственную. Так, мыслим, мы с тобой за обман прошлый сочтемся и глаза при встрече сможем не отводить.
- Ерунда, я обиды не держу.
- А мы свою честь сохранить хотим, боярин, - решительно качнул головой рыжебородый. - Бери свою долю, боярин. Так круг по совести решил.
- Невольница молодая куда больше обычной доли ратной будет, десятник, - напомнил ведун. - За такую трех-четырех коней добрых дать могут, а то и больше. Серебром гривен пять отсыпать. Ужели с такого захудалого городишки доля столь крупная выйти может?
- Круг решил, - упрямо повторил дружинник.
- Мне подачек не надобно, - поморщился Середин. - Общая доля, так общая.
- Общую долю, всю вместе, мы и сочли.
- А мне… - начал было спорить Олег и резко осекся, услышав, как стучат зубы у пленницы.
Да, конечно, становиться рабовладельцем ему хотелось меньше всего. Да, он мог отбрыкаться от невольницы, оставить ее десятку дружинников, и сегодня же вечером, отметив еще раз перед сном свою победу, они пустят девчонку по кругу, развлекутся для лучшего сна и завернутся в плащи, шубы, потники, оставив ее на снегу приходить в себя после первого в своей жизни акта мужской любви. |