В ярости Полещук растоптал, измолотил в клочья обеих кобр. Сказалось и нервное напряжение, в котором он пребывал последние пять минут, и известный из психологии момент фрустрации. Это когда вдруг становится недосягаемой цель, до которой рукой подать…

Стерев отпечатки своих пальцев со швабры и ручек дверей, к которым прикасался, Полещук, пару раз щёлкнул фотоаппаратом — фото мёртвого «Чанга» надо поместить для отчёта в его личное дело секретного агента.

Наконец, зажав вожделенный саквояж под мышкой, опрометью бросился прочь от виллы, смерть приносящей…

Когда он перебегал улицу, ему показалось, что из чернильной темноты ночи к воротам виллы скользнула какая-то тень и, бесшумно затворив за собой створки ворот, скрылась на территории виллы…

«Значит, Шарма выставлял контрнаблюдение, — на ходу сообразил Полещук. — Хорошо бы, если это был мажордом, — мне не придётся звонить в полицию. Обнаружив труп своего хозяина, мажордом сразу забьёт тревогу, поднимет на ноги всю полицию Непала.

Возникнет вопрос: “А что делал начальник департамента Министерства внутренних дел, ответственный за контроль за иноподанными, на вилле австрийского доктора?”

В холодильнике найдут брикеты с гашишем, затем полезут в сейф Шармы, где обнаружат досье на доктора-афериста, разыскиваемого Интерполом. Это-то и явится логическим объяснением присутствия начальника непальского ОВИРа на вилле Гольдмана…

Всё! Круг замкнётся — доктор будет задержан, туда ему и дорога, а я тем временем разберусь с бумагами, которые в саквояже…

В моём теперь уже, черт возьми, саквояже!!..

Так, это всё, конечно, хорошо, но видел ли меня кто-нибудь сегодня вечером с Шармой? По-моему, нет. Это не в интересах моего агента. К сожалению, уже покойного, н-да…

Если что-то и видели случайные свидетели, то лишь номер машины Сэлли, хотя я и поставил её в квартале от злополучной виллы…

А у Сэлли полное алиби — в американском посольстве сегодня приём по случаю дня рождения посла. Там сегодня такой праздник, виски и шампанское будут литься рекой…

Сэлли по этому поводу даже не стала садиться за руль… А я для неё, как обычно, на дежурстве… То есть то, что я взял её машину, ей вряд ли в голову придёт…

Так, теперь надо быстренько попасть в резидентуру, разобраться с бумагами, и… дорогой Фогель, вы — у меня в кармане! А то, что в саквояже на вас, герр консул, компромата вагон и маленькая тележка, в этом я не сомневаюсь! Если же там ещё и материалы, дополнительно компрометирующие Гольдмана, то тем лучше — переправим их в Центр…

Уж если “Чангу”не удалось орденок за задержание международного афериста отхватить, может, он мне обломится?!»

В течение двух минут Полещук не мог попасть в щель замка зажигания — одеревеневшие руки то тряслись, то вообще отказывались повиноваться.

Наконец разведчик, откинувшись на спинку сиденья, закрыв глаза, сделал несколько дыхательных упражнений, вдумчиво просчитал до пятидесяти, и… мотор завёлся с полоборота…

* * *

Ожидания Полещука были вознаграждены сполна: не докторский саквояж — ящик Пандоры.

Прежде всего разведчик наткнулся на лежащую сверху фотографию, на которой два господина в смокингах (один из них — Фогель!) играли в настольный теннис, а Гольдман лежал на столе в чем мать родила, изображая сетку!

Судя по всему, фотографию или недавно положили в саквояж, или её часто рассматривали…

Остальное пространство портфеля занимали пакетики с героином, из чего можно было сделать вывод, что основным занятием Гольдмана в Катманду было всё-таки не криминальное абортирование и врачевание состоятельных аборигенок, а переправка в Европу наркотиков.