В обители Света созидающееся лучится! Вот я и стал легковесным, ибо пали тяжкие путы! Ибо Другой приходит и берёт меня за руку, озаряя глаза мои своим Светом! Танец возвращает меня к Жизни!

О, Жизнь, ныне узнаю я Тебя! Неужели же знал я Тебя и прежде? Неужели же мог я покинуть твой божественный край? О, как же был я безумен! Как тяжелы были путы мои, как безгранична была моя слепота!

Но нет больше слов, всё теряется в Свете, Свете, что не отбрасывает тени, хотя Нас Двое! Но я знаю ответ – Ты Един! Так вот же я, Свет! Мы Танцуем, и созидается Жизнь, ибо она то, что созидается!

Разрушены ныне границы вечности, рассыпалась она и освободила радость мою, что обрёл я в Жизни благодаря Другому!

О Жизнь, я неразумное Твоё дитя! Прими же радость мою, ибо я счастлив! – Такова моя благодарность!

ЖЕРТВА МЕДОВАЯ

Неделя прошла в сборах и приготовлениях. Заратустра переполошил полгорода, я же потрясён и обескуражен: я и представить себе не мог, что столько моих друзей, бывших пациентов, да и просто знакомых немедленно и абсолютно конкретно откликнутся на произошедшее, причём без всякого моего внутреннего на то согласия. Мне неловко, да я бы никогда и не принял этой помощи, само их участие – вот что бесконечно дорого.

Эта забота, столь непосредственная и столь искренняя, заставила моё сердце биться с таким волнением, что я едва был способен вымолвить надлежащие слова благодарности, узнавая о каждой новой «медовой жертве».

(Зар почему-то называет эту сердечную помощь «медовой жертвой», может быть потому, что друзья мои нежно жужжат, как трудолюбивые и, мне кажется, всё же несколько сердобольные пчёлы?)

Я смущён, мне неловко. А когда уже через каких-то пару дней Зар отрапортовал, что необходимая сумма собрана, я расплакался, сам не знаю почему.

Впрочем, я как и прежде считаю, что друзья познаются не в беде, а в радости. Раньше я говорил (это есть даже в какой-то из моих книг), что попавшему в беду поможет любой уважающий себя человек, но только радость разделит со мной настоящий друг.

Теперь я знаю и ещё кое-что: в беде друг поможет мне с радостью, а я буду рад этой помощи не как доказательству дружбы, но как свидетельству нашей неразделённости, нашей близости.

Мне много говорили о глубине: этот, мол, «глубок», а этот – «поверхностен», кто-то «высоко поднялся», а этот «пал». Странные разговоры. Искать нужно не вертикали, это только лифт ездит вверх-вниз, а ширину – это честнее и лучше.

Благодаря моим близким, моим друзьям я чувствую себя широким. Высота анахронична, и потом, ведь никогда не знаешь – вскарабкиваешься ли ты наверх или же на самом деле устремлён вниз. По крайней мере, достоверных критериев здесь нет.

«Медовая жертва»... Заратустра что-то говорил мне о цветочной пыльце, о нектаре плодов, о фруктовом воске. Он говорил мне о бабочках и пчёлах, «они вкушают и создают, порхают и трудятся, они самодостаточны, но не замкнуты в самих себе, они ласкают глаз и дают пищу». Не очень хорошо помню, но Зар говорил об этом как о чём-то очень важном.

Зар совсем поседел, его голова стала белой, почти сахарной. Он подстригся очень-очень коротко.

Множество больших и малых морщинок, как трещинки на старинной картине, покрыли его живое лицо. В глазах, к счастью, не появилось грусти, но они стали ещё более пронзительными, ещё более зоркими.

Я ужасно мучаюсь его волнением, право, происходящее со мной совсем того не стоит! Зачем же так из-за меня переживать? Всё так естественно – как-то же нужно умирать.