— Конечно! — весело воскликнула Харриет. — И почему это раньше не пришло мне в голову! Это же совершенно очевидно. У них происходит жуткая сцена, потом у викария наступает временное помешательство, он представляет себя молотом Господа, как пастор в рассказе Честертона. Он бьет Ноукса кочергой и удаляется. Ноукс приходит в себя, далее — смотри выше. Зато теперь понятно, почему убийца не взял деньги. Мистеру Гудекеру они были не нужны.

— Точно. А почему сейчас викарий опять стал приятным человеком и ничего не знает об убийстве? Да просто потому, что приступ прошел! Он все забыл.

— Раздвоение личности. Думаю, это наша лучшая версия. Осталось только придумать имя опозоренной девушке.

— Да мы и без имени можем прекрасно обойтись. У викария могла быть совершенно другая мания. Например, страсть a la Plato. Скажем, к садовнику. Или нездоровая привязанность к кактусам. Он замечательный садовник, ты, наверное, знаешь. А любовь к огурцам и помидорам запросто может превратиться в болезненную привязанность. Ты помнишь того человека из повести Эден Филлпотс, который полюбил железный ананас, а потом кого-то стукнул этим ананасом по голове. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но викарий в тот вечер приходил сюда неспроста. А когда бедный Ноукс упал на колени и взмолился: «Возьми мою жизнь, но не покушайся на честь моего кактуса», — он замахнулся цветочным горшком…

— Все это замечательно, Питер. Но беднягу действительно убили.

— Сердце мое, я помню. Но пока мы не выясним Как, мы можем сочинять только фантастические истории. В этом чертовом мире лучше смеяться, чтобы твое сердце не было разбито. Мне делается дурно, когда я вспоминаю, что в тот вечер не проверил подвал. Мы могли бы сразу оказаться на месте преступления, все улики и следы были бы нетронутыми. Никакие Пуффетты, Руддлы и Вимси не слонялись бы вокруг и ничего бы не трогали. Боже мой! Такой бездарной ночи у меня еще не было!

Если он хотел ее развеселить, то жестоко просчитался.

— Все это очень грустно, — сказала Харриет, придя в себя. — Никогда, никогда, никогда мы не будем жить, как другие, нормальные, люди. Мы будем смеяться, когда нужно плакать. Будем любить друг друга, когда нужно работать. Мы станем всеобщим посмешищем, и все будут показывать на нас пальцем. Посмотри сейчас на себя! Что скажет Бантер, когда увидит тебя в таком виде? У тебя в волосах пепел. Тебе лучше одеться и посмотреть будущему в лицо. — Она вернулась к окну. — Смотри-ка, по тропинке идут двое. У одного из них фотоаппарат.

— Черт!

— Пойду их развлекать.

— Подожди меня, — благородно предложил Питер и пошел следом за ней.

Бантер открыл дверь и бесстрашно вступил в заранее проигранный бой.

— Какой ты невежливый, Бантер, — сказал Питер. — В доме произошло убийство, господа хотят все знать. Привет! Неужели это ты, Салли? Замечательно! Ты что, трезвый?

— К сожалению, — ответил мистер Сэлком Харли, давний знакомый Питера. — Да, я трезвый. В этом доме найдется что-нибудь для несчастного страдальца? Ты нам задолжал после того теплого приема во вторник.

— Бантер, принеси виски джентльменам. И подсыпь немного яду. А теперь, детки, шевелитесь. У меня в одиннадцать дознание. Я же не могу явиться туда в пижаме. Что вам больше нравится? — «Загадочная смерть во время медового месяца»? Или «Романтическая любовь в высшем обществе»?

— И то, и другое, — усмехнулся Харди.