Но самое главное в кабарге — это вовсе не рога и не клыки! Самое важное у кабарги — это мускусная струя. Жидкостью с резким мускусным запахом самцы кабарог метят территорию. В парфюмерии это вещество очень ценится и служит для закрепления запаха духов, платят за него куда как хорошо. И весьма полезно пройтись по кабарожьим местам заранее, присмотреть места, куда через несколько месяцев можно будет всадить ловушки.

В ярко-синем небе плавали коршуны, чуть ниже пухлых белых облаков, Иван вколачивал металлические костыли в серо-рыжие скалы — лучше сделать это сейчас, а не в ноябре, когда руки будут стыть на ветру и примерзать к металлу. Хороший получился день, красивый и яркий, полезный для дела и для всего, что называется душой.

Плохим оказался вечер, когда Ваня уже возвращался с хребта. Тут, километрах в трех от его избушки, пробегал ручеек, и Ваня склонился к нему обветренным за день лицом, набрал в пригоршню, выпил этой ломящей зубы воды, рождавшейся из ледников.

Пока он наклонялся, все оставалось как обычно, как должно быть. А когда Ваня выпрямился, отер губы — что-то неуловимо изменилось: кто-то наблюдал за ним из леса. Внешне не изменилось ничто — так же летел ястреб, так же парил над тайгой, так же качались под ветром метелки пижмы и медуницы, так же стояла стена кедровника. Но Иван знал совершенно точно — кто-то следит за ним из леса, на него направлен чей-то взгляд: настороженный, недобрый взгляд того, кто присматривается, целится — чтобы потом взять за горло.

До того, как он наклонился к ручейку, зачерпнуть ладонью воды, взгляда не было. Теперь взгляд был, и Ваня сомневаться мог только в одном — человек или зверь смотрит на него из чащи. И в том, когда на него нападут. То есть Ваня Хохлов не видел смотрящего, не мог бы доказать, что он вообще существует. Но будь с Ваней спутник, он тут же сказал бы ему об ощущении, и умный спутник, знающий лес и жизнь в лесу, не ухмыльнулся бы и не понес про то, что «если кажется — креститься надо». Если бы даже умный и опытный спутник не испытал бы того же, что Ваня, он бы понимающе кивнул и стал бы внимательно озираться.

Спутник с Иваном не шел, а брат должен был придти нескоро; в этот момент Ваня многое отдал бы за спутника. А так… Так Иван только перевесил ружье из-за спины на грудь и пошел осторожнее, озираясь по сторонам. Луг, разнотравье закончились. Тропинка заросла травой, и хорошо — даже мокрая трава скользит не так, как голая осклизлая глина. Вокруг кедрачи — огромные, редко стоящие, а под ними почти нет ничего — ни травы, ни подлеска, только мох; лес просматривается метров на семьдесят.

Никого не было на мягких моховых подушках, за стволами огромных деревьев — ни человека, ни зверя. Полная тишина царила под кронами, разве что ветерок начинал вдруг гнуть самые высокие ветки, в десятках метров над головой. Никого. Но кто-то же смотрел из-за ветвей, пусть даже замаскировался, спрятался! Кто-то тут был, и Ваня только никак не мог понять, где именно — поджидает ли его впереди этот «некто», ждет ли, пока Ваня подойдет, или сам подходит, догоняет сзади человека.

Иван прошел еще метров сто; напряжение только нарастало. И тогда Иван достал пачку «беломора», закурил и глубокомысленно уставился на картинку. Прошла минута и вторая, пять минут и десять, а он все не мог оторваться от изображения. Вступать под сень кедров Ивану категорически не хотелось, а другого пути просто не было — ни к его избушке, ни вниз, к деревне.

Пришлось двинуться дальше; чувствуя себя последним идиотом, Иван все время держал руку на замке ружья. Казалось бы, уж этот лес, исхоженный стократ, знакомый, как собственная спальня, сам по себе должен гасить все страхи. Но чем дальше входил Иван в лес, тем сильнее крепла уверенность — кто-то крадется за ним. Пятна заходящего солнца плясали по земле, по стволам деревьев, папоротнику.