.. если бы возможность была... Если бы я смог... Говорю же — злой я тогда на него был.
— Видел бы ты Горецкого... Как на рождество разукрашен — прихрамывает, рука на перевязи, физиономия в синяках... Уж теперь-то Вера нальет тебе кружку пивка, а?
— Да она мне за этого Горецкого еще вслед кружкой запустит!
— За Горецкого?
— Ну!
— Думаешь, она знает, что это твоя работа?
— А чья же еще? Больше некому!
— А может, он сам... сорвался?
— Да нет... Пришлось помочь.
— Он ведь мог крепко разбиться.
— Ничего, он везучий, — Коля слабо улыбнулся, видно, устав от допроса.
— Ну ладно, на сегодня хватит, и так разболтались, — Колчанов поднялся, аккуратно поставил табуретку в сторонку. — Выздоравливай. Вот здесь подпиши протокол, будь добр. Да, я еще хотел спросить у тебя: почему Самолетов так Горецкого не любит? У них и раньше что-то было?
— Конечно, было, чего там. Анюта ведь к Самолетову приехала, они жениться собирались. А тут Горецкий полез куда ему не надо. Из-за этой Анюты будто сбесились все! Самолетов, конечно, слабинку допустил, он сам потом мне плакался. Слухи пошли насчет Горецкого и Анюты, дескать, что-то было между ними. Ревнивых распустил слухи-то.
— А на самом деле?
— На самом деле ничего не было. Лешке бы плюнуть на все это, а он к Анюте пошел, выяснять начал, она, конечно, его по физиономии за недоверие, ссора между ними получилась, а тут главный инженер интерес проявил... И Самолетову вообще отставка вышла. Теперь его еще и ножом пырнули.
— Ну ничего, я с ним разговаривал, он вроде духом не падает. Хвост кренделем держит.
— Кто?! — Коля приподнялся на локтях. — Лешка? Чтоб Лешка духом упал? Да вы что! Он сам мне говорил, — хороша, говорил, девка, да, видать, не для меня. Может, говорит, и лучше, что все вот так получилось. Куда там лучше, если он до сих пор дрожит, когда о ней разговор заходит. Почему и драка в магазине получилась.
А поздно вечером, когда солнце было уже где-то над Европой, а мороз усилился до тридцати градусов, Панюшкин принимал в своем кабинете следователя Колчанова по случаю его предстоящего отъезда. На огонек заглянул главный инженер Заветный, а чуть позже, прихрамывая, пришел и участковый Шаповалов. Печка была жарко натоплена, мерзлые поленья, горкой сваленные в углу, постепенно оттаивая, тускнели, становились влажными.
— Похоже на то, что следствие закончилось? — спросил Заветный, усаживаясь у печки.
— Похоже, — согласился Колчанов.
— Кто же преступник? — спросил Панюшкин.
— Найдем преступника, верно, Михалыч? — обернулся Колчанов к участковому, скромно пристроившемуся у самой двери. Странное дело, Шаповалов почему-то смутился, крякнул, начал поудобней усаживаться на табуретку. — Михалыч! Я говорю — найдем преступника?
— А куда ж ему подеваться, — без улыбки ответил Шаповалов.
— А кого, собственно, вы имеете в виду? — спросил Заветный. — О каком преступнике речь?
— Вот именно! — воскликнул Колчанов. — О каком преступнике речь? Здесь требуется очень важное уточнение.
— Вы меня неправильно поняли, — холодно заметил Заветный. — Я не предлагал никаких уточнений. По-моему, дело совершенно ясное: подонок увел с собой мальчишку, где-то бросил его, сам чуть не замерз... Вот и все. К счастью, нашли и того и другого. Ну, а кто виноват больше, кто меньше и как все происшедшее по полочкам закона разложить — решать вам.
— Да уж ничего не поделаешь, придется! — воскликнул Колчанов.
— Интересно было бы, товарищ профессионал, сопоставить наши выводы. |