Во всяком случае, так именно поступил Джонни и такое желание изъявила его мать. Но Джонни вовсе не был склонен отказываться от развлечения. Он хотел видеть, что произойдёт, и не удовольствовался тем, что спрятался в густых ветвях сосны, а постарался соединить безопасность с возможностью наблюдения. Он взобрался на самую высокую ветку и там, отчётливо вырисовываясь на фоне неба, вертелся и громко визжал от возбуждения. Ветка была так тонка, что гнулась под его тяжестью, раскачиваясь в разные стороны при всех его движениях, и я каждый миг ожидал, что она сломается. Если бы при этом Джонни упал в мою сторону, мне пришлось бы поссориться о его матерью. Но ветка, к счастью, оказалась крепче, чем я думал, а Джонни был слишком искусен в подобных упражнениях, чтобы сломать её или самому потерять равновесие.

Тем временем Грэмпи шла навстречу Гризли, вытянувшись во весь свой рост, с ощетинившейся шерстью, скрежеща зубами. Гризли, насколько я мог видеть, не обращал на неё внимания и прямо направился к свалке, как будто он был совершенно один. Но когда он поравнялся с Грэмпи, она зарычала, бросилась на него и отвесила ему жестокую оплеуху. Озадаченный, он всё же успел ответить ей ударом левой лапы и опрокинул её, как куль с сеном. Нисколько этим не укрощённая, она рассвирепела ещё больше, вскочила и снова бросилась на него.

Они обхватили друг друга и катались по земле, фыркая, рыча и поднимая целые облака пыли. Но сквозь весь этот шум я мог ясно расслышать Джонни, который громко визжал на верхушке сосны и, видимо, ободрял мать, чтобы она поскорее покончила с противником.

Почему Гризли не сломал её пополам, я так и не мог понять. Через несколько минут, в течение которых мне не было видно ничего, кроме пыли и неясных очертаний дерущихся, они вдруг разошлись, как будто по взаимному уговору — быть может, согласно правилам медвежьей борьбы, — и остановились, глядя в упор друг на друга, причём Грэмпи казалась сильно утомлённой.

Гризли, по-видимому, готов был этим ограничиться. В намерения его вовсе не входило продолжать драку, а тем более обращать внимание на Джонни. Он хотел только одного: мирно пообедать. Но нет! В тот миг, когда он сделал первый шаг по направлению к свалке, а по мнению Грэмпи — к её медвежонку, она возобновила нападение. Но теперь Гризли был начеку. Одним ударом он свалил её с ног и отшвырнул на громадный, выдернутый с корнями пень. Теперь она была хорошо проучена. Сила полученного удара и жестокий приём, оказанный ей торчащими корнями, похожими на рога, отбили у неё весь воинственный пыл. Выкарабкавшись кое-как, она попыталась скрыться. Однако теперь Гризли сам пришёл в ярость и, желая её наказать, стал гоняться за нею вокруг пня. Грэмпи была подвижнее и устраивалась так, что пень всегда оказывался между нею и противником. Джонни, оставаясь на дереве, продолжал проявлять самое живое и шумное сочувствие матери.

Наконец убедившись, что поймать её таким способом невозможно, Гризли присел на задние лапы, словно обдумывая какой-то новый манёвр. Грэмпи воспользовалась передышкой и, сделав прыжок от пня, успела взобраться на дерево, где скрывался Джонни.

Медвежонок спустился немного ниже, быть может, для того, чтобы её встретить или чтобы дерево не треснуло под их двойной тяжестью. Сфотографировав эту интересную группу, я решил любой ценой получить снимок с более близкого расстояния. В первый раз за этот день я выскочил из своей норы и перебежал под самое Дерево. Но эта перемена места была ошибкой, так как густые нижние ветви совершенно заслонили от меня медведей, сидевших у вершины.

Прижавшись к самому стволу, я всматривался вверх и выжидал момента, чтобы пустить в ход фотоаппарат.

Вдруг Грэмпи стала спускаться, скрежеща зубами и угрожающе кашляя.