Я спросил, бывают ли у него друзья. Мне ответили, что нет. Зато ему то и дело звонят. Писем он не получает никогда. Один из дежурных администраторов сказал, что Ларнер часто обедает в ресторане у Поччо на улице Акаций, - во всяком случае, он несколько раз видел, как Ларнер туда заходил.
- Вы были у Поччо?
- Нет еще. Я подумал, что, может быть, вы сами захотите туда отправиться.
Зато я говорил со служащими почтового отделения на улице Ноель. Ему пишут туда "до востребования". В основном он получает письма из Соединенных Штатов. Вчера утром он заходил за своей корреспонденцией. Сегодня его там еще не видели, но на его имя, правда, ничего и не поступило.
- Это все, что вы узнали?
- Почти. Я побывал еще в префектуре, в отделе регистрации иностранцев, и нашел его досье - ведь он попросил вид на жительство в Париже по всей форме.
Родился он в штате Омаха, это в Америке, но где точно, не знаю; ему сорок пять лет.
Лоньон вытащил из своего бумажника небольшую фотографию - несколько таких фотографий иностранцы должны сдавать при оформлении вида на жительство. Судя по этой фотографии, Билл Ларнер - красивый мужчина, с живыми и веселыми глазами, этакий бонвиван, пожалуй только чуть-чуть отяжелевший.
- Вот все, что мне удалось узнать. Я пытался обнаружить отпечатки пальцев в своей квартире, но их не оказалось. Дверь, правда, они открыли отмычкой, но работали, видно, в перчатках.
- Ваша жена чувствует себя лучше?
- Вскоре после моего прихода у нее был припадок. Сейчас она лежит в постели.
Разве он не мог бы рассказать все это более естественным тоном? Он словно извинялся за болезнь жены, - казалось, и тут он считал себя лично во всем виноватым.
- Ах да, чуть не забыл. Я еще заскочил в гараж у ворот Маио, чтобы показать им фотографию. Они подтвердили, что именно Ларнер взял у них напрокат машину. Когда надо было внести деньги в залог, он вытащил из кармана брюк целую пачку банкнотов. Говорят там были купюры даже в тысячу франков. Машина оказалась на месте, и я ее тщательно осмотрел. Ее недавно вымыли, но на заднем сиденье я обнаружил пятна - должно быть, пятна крови.
- Нет ли пробоин или вмятин от пуль?
- Не заметил.
И Лоньон снова принялся сморкаться с тем же видом, с каким женщины, понесшие тяжелую потерю, вдруг ни с того ни с сего начинают вытирать слезы во время самого пустого разговора.
- Что вы теперь намерены делать? - спросил комиссар, стараясь не глядеть на Лоньона.
От одного вида его красного носа и влажных глаз у Мегрэ самого стали слезиться глаза, и ему показалось, что и у него разыгрался грипп. Но он не мог не испытывать жалости к Лоньону: несмотря на этот ужасный, холодный дождь, бедняга несколько часов мотался взад-вперед по Парижу, хотя все, что он узнал, можно было выяснить по телефону. Но стоит ли об этом говорить? Не испытывал ли Лоньон потребности таким образом наказать себя?
- Я буду делать все, что вы мне поручите. Я вам крайне благодарен, что вы мне разрешаете принимать участие в расследовании, хотя и понимаю, что я никак не могу на это претендовать.
- Ваша жена ждет вас к обеду?
- Она меня никогда не ждет. Но даже если бы она меня ждала...
Мегрэ хотелось крикнуть: "Прекратите! Ведите себя, как мужчина, черт побери!" Но вместо этого он, как бы помимо воли, сделал вдруг Лоньону нечто вроде подарка:
- Послушайте, Лоньон, сейчас половина седьмого. |