.. вы...
Злоба, накопленная за несколько часов, проведенных с глазу на глаз со своей невесткой, вырвалась наружу.
- Я повторяю: сядьте. Если будете продолжать бесноваться, я позову другого инспектора, и он станет допрашивать вас, а я займусь тем временем вашим сыном и его женой.
Эта перспектива охладила ее пыл. Перемена произошла прямо на глазах.
Она застыла с перекошенным от ярости ртом, потом сказала:
- Я хотела бы посмотреть все это!
Разве она не мать? Не ее ли права самые древние, наиболее неоспоримые, чем у этой девчонки, завлекшей ее сына?.. Это ее плоть, а не Ивонны.
- Одна из вас, - повторил Мегрэ, - совершив убийство, надеялась спасти Монсина, находившегося в это время под 4 стражей. Но это укрывательство продолжалось, я уверен, уже с давних пор. Вы не боялись день за днем находиться с ним в одной квартире, не протестуя, без всякого шанса остановить его, если ему взбредет в голову убить вас. Вы любили его по-своему.
Взгляд, каким мадам Монсин одарила невестку, не остановил его.
Никогда в своей жизни Мегрэ не видел столько ненависти в человеческих глазах.
Ивонна сидела не шевелясь. Она держала руки на красной сафьяновой сумочке и неотрывно следила за выражением лица Мегрэ, словно загипнотизированная.
- Мне остается сказать вам только одно. Монсин почти наверняка спасет свою жизнь. Психиатры, как обычно, не придут к единому мнению. Они продолжат свой спор в суде, а сами присяжные ничего не смогут понять из их рассуждений. Так что есть шанс отправить Монсина до конца его жизни в сумасшедший дом.
Губы арестованного дрогнули. О чем он думал в тот момент? Он, должно быть, безумно боялся гильотины, как, впрочем, и тюрьмы. Может быть, ему представлялись сцены из жизни сумасшедшего дома, о которых он был наслышан?
Мегрэ был убежден, что, если Монсину пообещать отдельную комнату, специальную медицинскую сестру, тщательный уход, а также внимание к нему со стороны какого-нибудь известного профессора-специалиста, он бы заговорил.
- Шесть месяцев Париж жил в страхе. Люди не прощают перенесенных страданий. Ведь судьями будут парижане: отцы, возлюбленные тех, кто мог пасть от ножа Монсина на каком-нибудь углу. Вопроса о безумии не будет.
Одна из вас, чтобы спасти, точнее, не потерять того, кого она считала своей собственностью, рисковала годовой.
- Мне легко умереть за своего сына, - четко произнесла мадам Монсин.
- Это мой ребенок. Неважно, что он сделал. Меня не волнуют шлюхи, таскающиеся ночью по улицам Монмартра.
- Вы убили Жанин Лоран?
- Я не знаю, как ее звали.
- Вы совершили этой ночью убийство? Поколебавшись, она посмотрела на Монсина и произнесла:
- Да.
- В таком случае, не скажете ли вы, какого цвета платье было на жертве?
Эту деталь Мегрэ просил не печатать.
- Я... Было слишком темно, чтобы...
- Извините! Вы не будете отрицать, что она была убита в пяти шагах от газового рожка.
- Я не обратила внимания.
- И все же вы разрезали одежду...
Вдруг в тишине прозвучал голос Ивонны Монсин, которая спокойно, как ученица в школе, произнесла:
- Платье было голубое.
Она засмеялась и повернулась с видом победительницы к свекрови. |