Ли-ге-плац. Уолтеру нравилась несхожесть с мягким и полупрезрительным языком Альбиона. Даже его имя здесь звучало резче и злее — Вальтер.
Эльстер. «Сорока». Совсем не похоже на большинство других слов на этом языке. Мягче, плавнее, и даже любимая на Кайзерстате «р» в конце мягко вибрировала, а не обрубала слово. Эльстер, которой нужна помощь. Эльстер, которая выбрала из сотен тысяч людей на Лигеплаце именно того, кто никогда не мог пройти мимо бездомного котенка, и кого сумма в чеке для Джейн Бродовски ничему не научила. Того, кому, пожалуй, стоило наконец поговорить с отцом.
— Поехали, — просто сказал Уолтер. — Только сначала я соберу вещи и куплю тебе все, что нужно в дорогу. Ты не будешь воровать, ни пока мы вместе, ни в доме у моего отца, если я устрою тебя туда, ни там, куда я тебя устрою, если к отцу не выйдет. Ясно?
— Уолтер! — обрадованно взвизгнула она, вскакивая с кровати и обнимая его за шею.
«Четверть века прожил, а из меня как вили веревки, так и вьют», — усмехнулся про себя Уолтер, обнимая Эльстер, которая не думала его отпускать.
Она была теплой, и сквозь рубашку он чувствовал тонкие, выпирающие кости. Это металлический каркас?.. Никак не удавалось осознать, что он держит в объятиях искусную подделку. Скорее уж Эльстер напоминала ему котенка или щенка из тех, кого он подбирал в детстве на улице — тощее, несчастное создание, мгновенно отогревающееся в руках и начинающее оглушительно мурчать или вилять хвостом.
— Ладно, я еще ничего не сделал, — неловко сказал он, отстраняясь.
— Ты первый, кто пообещал мне что-то правда хорошее. А можно еще кофе? У вас его так варят, я никогда не пробовала такой вкусный…
— Можно, — улыбнулся Уолтер, отчетливо понимая, что веревки из него будут вить до старости.
Ему все равно нужно было сказать Хенрику, что он отправляется в путешествие.
Глава 4. О тех, кто просыпается, и тех, кто засыпает
Уолтер сидел в глубоком кресле, обитом изумрудным бархатом, и пытался читать книгу. Кажется, это был старый трактат о Спящем. Черный осенний вечер Альбиона прилипал к оконным стеклам плотным туманом с запахом машинного масла и гари.
В камине, рядом с которым стояло кресло, тлели дрова янтарного дерева. Эта древесина не только горела долго и ровно, но и, сгорая, источала сильный медовый запах. Уолтер редко распоряжался топить янтарным деревом, обходясь простыми сосновыми поленьями, но в этот вечер туман за окном пах особенно резко, к тому же ему хотелось покоя. Некстати вспомнилась рыжая Джейн Бродовски, так страстно шептавшая ему о вечной любви. Хотелось напиться, но даже алкоголь в этих стенах не приносил избавления. Поместье Вудчестер было готическим особняком, почти век простоявшим недостроенным. Джефри Говард, предок Уолтера, имевший притязания на альбионский престол, начал строить себе резиденцию, но был отравлен более прозорливым кандидатом, Морном Сеймуром, который утонул при невыясненных обстоятельствах спустя пару месяцев. Наследник Джефри, Стивен Говард, был известным на всю страну богословом и не вложил в поместье ни одной монеты. Следующий Гордон оказался скрягой, и только Питер, далекий от политических амбиций, религии и бесконечного бухгалтерского учета наконец-то достроил Вудчестер. Въехав в него вместе с молодой женой и тремя детьми, он прожил в поместье целый год, а потом повесился в своей комнате, навсегда поселив свой призрак в мрачных коридорах.
Уолтер не верил в призраков, но в Вудчестере ему всегда было неуютно. Сегодня, пожалуй, особенно неуютно.
Ни янтарные поленья, ни заумные кружева слов трактата не могли отвлечь его от мрачных мыслей. Джек пропал неделю назад. Отец ничего не ел все это время, но дисциплинированно спускался к завтраку, обеду и ужину, чтобы сидеть перед полными теплыми фарфоровыми тарелками и молчать. |