— «Мой милый мальчик, я не знаю, в какой момент вас настигнет эта печальная весть, но крепитесь, ибо отец ваш скончался… числа… месяца… и был похоронен в фамильном склепе… вместе… вместе со своей безвременно почившей супругой»… Эльстер, они друг друга перетравили, — он показал ей листы. Она сощурилась, вчитываясь в бисерные строчки — Уолтер учил ее говорить и читать на альбионском.
— Потрясающе. Полтора года продержались, думаю им это немало труда стоило… — она подняла на него сочувственный взгляд. — Уолтер, ты…
— Нет, у меня… у меня слишком много претензий к отцу, и видит Спящий, теперь их стало еще больше… «я убедил вашего отца не подписывать отречение, поэтому вы становитесь»…
— Уолтер! Уолтер, посмотри на меня! — в голосе Эльстер царапалась паника.
— Все в порядке, — заверил он, поднимая глаза от письма.
— Да ты побелел так, что я думала у тебя сердце прихватило!
— Вудчестер, Эльстер. Джек просил не продавать его, если он мне достанется, но я думал, что он не достанется мне никогда, ведь есть…
Он замер. Два года он не чувствовал ужаса человека, стоящего на краю. Он почти забыл, как от этого ужаса леденеют пальцы, как он завязывает на шее удавку — яркую, шелковую и скользкую, платком или бантом, а потом протыкает горло серебряной булавкой.
Два года главной его бедой было то, что он видел мертвых людей. Призраки не исчезли, но если избегать людных мест, то эта особенность не доставляла проблем.
И теперь все кончилось.
— «И засим прошу приехать в Колыбель, как только вы получите это письмо, чтобы уладить все юридические вопросы»… Надо было оставаться в Де Исте, — прошептал он, невидяще глядя в желтоватую бумагу.
— Ты не мог, Уолтер. Ты ведь… обещал, — Эльстер сочувственно коснулась его руки. Ее пальцы, ласковые и тонкие, легко скользнули под манжету к запястью. — Это ведь дом Джека, ты не мог его не навестить.
— Я не… я не хочу, Эльстер, — беспомощно пробормотал он. — Я не смогу…
— Эй, ты ведь уже решил, что судьба Джека не определяет больше ничью — да проклятые юбки, обязательно мне столько их надевать?! — судьбу.
Она, справившись с платьем, села к нему на колени, отделив его ворохом ткани от письма. Уолтер прижался щекой к ее плечу, чувствуя, как в очередной раз рушится казавшийся незыблемым мир.
— Ну-ка давай сюда письмо. «Милейшее дитя, покладистого характера, проявляет со… созди… а, нет, созерцательность — какие у вас противные закорючки! — натуры, любит наблюдать за бабочками»… Очень мило.
— Лучше бы они написали, что он неуправляемый и бегает по стенам, — простонал Уолтер в серую шерсть ее жакета.
— А ну-ка перестань, ты видел, какие там обои? Их же даже не помоешь… хм… о, смотри, тут и фотокарточка есть!
Уолтер смотрел на фотографию и не чувствовал под собой никакой опоры. Ему казалось, что он оступился и летит в черноту, растянувшийся миг падения длился, и никак не заканчивается.
С фотографии на него смотрел с недетской серьезностью мальчик с такими зелеными глазами, что даже тусклая фотография не смогла погасить их яда. Черные волосы были гладко зачесаны назад, а спину он держал прямо, словно к курточке сзади пришили линейку.
Эльстер перевернула фотографию, и Уолтер понял, что все кончено и нет никакой надежды.
«Джек Говард» — гласила размашистая подпись. И внизу чернела скромная приписка: «младший». |