— Не буду.

Пожалуй, именно тогда Дита поняла, что этот мальчишка стал для нее… кем?

Не очередным клиентом, которых в ее жизни было множество. Возлюбленным? Смешно. Она старше. Опытней. Циничней. Она больше не верит в любовь, которая до края жизни или дальше. Она… она просто перестала быть одинокой.

И коснувшись светлых волос, Дитар сказала:

— Отдыхай. Принести чего-нибудь?

— Молока. С медом.

Пять лет.

Это ведь не так и много, но получается, что целая жизнь.

— Опять твои печальные мысли, — Брокк поправляет подушки и смоченной в ароматном уксусе губкой вытирает пот со лба. — Ты стала очень много думать, Дита.

У него хорошая улыбка. И Дитар пытается улыбаться в ответ, но больно… Господь милосердный, как же ей больно. Она сдерживает стон, но Брокк по глазам видит.

— Не уходи, Дита, пожалуйста, — он снова растерян и смущен, — Я не хочу снова оставаться один.

— Я и говорю, — у нее получается оттеснить боль. Она вернется позже и отомстит Дитар за побег. — Жениться тебе надо…

Фыркнул только. Ладонь ее раскрыл, погладил пальцы и прижал к своей горячей щеке.

Мальчишка.

— Попроси сестру остаться. Она не откажется.

— Не откажется, — согласился Брокк. — Только… как надолго? Месяц? Год? Всю жизнь? Я не могу забирать ее жизнь, тем более… рядом со мной небезопасно.

— Опять письма?

Кивнул.

— Когда-нибудь они успокоятся.

Ложь, но Брокк снова соглашается. С больными не желают спорить.

— Ты ей рассказал?

— Не ей. Оден сумеет ее защитить, если вдруг…

— Скажи.

Брокк качает головой.

— Эйо и без того хватает… а тут еще эти… если скажу, волноваться будет. Ты вот волнуешься, хотя знаешь, что дальше писем дело не пойдет.

Голос дрогнул, и это верный признак, что Брокк солгал. Но спрашивать бесполезно: не ответит.

— Дита, — он все же поднес стакан с травяным отваром, даже запах которого вызывал желудочные спазмы. — Тебе нужно это выпить. Пожалуйста. Ради меня.

Ради него…

…горечь опалила губы. Дитар поспешно сглотнула.

— Умница. Пей, и я тебе почитаю…

— Письма?

— Конечно. Пей.

И Дитар пила, заставляя себя. Слезились глаза. И горечь трав обжигала горло.

— Вот так… умница моя, — Брокк прижимал стакан к губам, не позволяя отстраниться. Он заставил выпить до капли, и Дитар вновь пришлось стиснуть зубы: казалось, малейшее движение, и содержимое ее желудка выплеснется самым позорным образом.

— А теперь ложись… когда Эйо уйдет, я заберу тебя в свой дом.

Очередное безумие.

Он помогает лечь и поправляет съехавший плед, сам же подвигает кресло к кровати и берет со стола шкатулку. В ней, перевязанные синей ленточкой, лежат письма Лили.

— Дорогая мамочка… — голос Брокка растворяется в опиумном тумане… и Дитар позволяет себя убаюкать. — У меня все хорошо… как твое здоровье? Тебе помогли те капли, о которых я писала? Наша наставница, мисс Уинтерс, тоже часто желудком мучается. И она сказала…

Сон, навеянный лекарством, не будет долгим.

Но Дитар было жаль и этих немногих потерянных минут…

Дита уснула, и Брокк оборвал чтение на середине фразы. Несколько секунд он разглядывал плотный лист с вензелем пансиона Шан-о-тер. Сложив письмо, он вернул его в стопку, а стопку — в шкатулку.

Дыхание Диты выровнялось, а с лица исчезла гримаса боли.