Вэй Пин-эр, дочь наставника императорских телохранителей, все рассчитала точно. Она не ошиблась, просто чуть-чуть опоздала – на полвздоха, на взмах ресницами. Гора успела повернуться – тоже еле-еле, самую малость, но этого хватило. Удар пришелся в бедро. Били не человека – быка, но гора устояла.

    Колыхнулась, гудя с искренней заботой:

    – Не ушибли руку, фроляйн? Мы не успели предупредить... Наши кости очень-очень твердые. В этом нет нашей вины, это все проклятые врачи, не к ночи будь помянуты. Мы не представились, извините. Называйте нас Ури – это, конечно, прозвище, но из-за мерзких докторишек...

    Если бы Пин-эр не торопилась, она зарычала бы. Завыла, вскинув голову к мрачному, утонувшему во тьме потолку. Бой утратил смысл. Чудище по прозвищу Ури можно победить. Гору можно срыть, пробить в ней туннель, прорваться... Но драгоценные яшмы-секунды растрачены впустую. Поздно!

    Кто убит – убит. Кто ушел – ушел.

    Оставалось одно – вернуться на площадь, к друзьям, неся тяжкий груз поражения. Там она нужнее. Но сперва – поклониться горе.

    Спасибо за науку.

    Возле столиков – откричали. Парижан, как и любых других горожан, легко испугать пальбой. Но – и в этом отличие от «любых других»! – очень ненадолго. Слишком велика привычка. Здесь стреляли с завидной регулярностью. Кровь на мостовой никого не удивляла. Два года тому под пушечный лай свергли короля Карла, шесть месяцев назад Национальная гвардия разрядила ружья в мятежную толпу. Говорят, на днях намечается очередное побоище. Дикари-инсургенты из социалистических «секций» грозятся Париж дотла спалить – в прах, в пепел!..

    ...Неужто весь? И Лувр не пожалеют? Весь, уверяем вас! С Буа де Булонь. А тут – шесть пуль, ерунда. Хорошо, мадам-месье, один раз вскрикните: «Ай!» Для слишком впечатлительных: два раза – «ой!». И хватит. Живы? Живы!

    – Полици-и-я-я-я-я!..

    Стражи порядка гуляли где угодно, только не здесь. Как и врач – к которому тоже взывали, хоть и с меньшим пылом. Пострадали, не считая разбитых окон, двое. Смешно сказать! – двое. Очень подозрительный иностранец и...

    Женщина лежала без движения. Дышала – кровь пузырилась на губах, искаженных болью. Пальцы с длинными, ярко-красными ногтями царапали грязный булыжник. Скрип – ужасный, доводящий до истерики.

    – Доктора! Доктора-а!

    Время текло из вскрытых жил. Зеваки, видавшие виды, в мыслях сочиняли восхитительно-страшные байки. «...На моих глазах, бедняжка!.. простонала напоследок и угасла, как свеча. Красавица...»

    – Помогите, князь!

    Одной рукой Эрстед пытался затянуть узел самодельной повязки на ране. Не получалось. Волмонтович без лишних слов взялся за концы тряпки, потянул. Есть! Сломанная кость мозжила, в висках набатом стучала кровь. По телу катился озноб – авангард грядущей горячки.

    – Что с ней?

    Отвечать князь не стал ввиду полной очевидности ответа. Сейчас его занимало совсем иное. Они в ловушке – в каменном мешке, под небом, желтым от фонарного газа. Надо уходить – немедленно, бегом, не тратя времени на умирающую даму, которой нужен не врач, а священник.

    Тем более, ни врача здесь, ни кюре.

    – Я... Я посмотрю.