Я возвращался из Чолулы, когда нашел его умирающим на дороге. Разве не должен был я из человеколюбия оказать ему помощь? Ведь он — христианин!
— Да, да, — с иронией ответил Оливье, — ты поступил благородно. — И уже совсем другим тоном добавил: — Это краснокожие, среди которых ты жил, научили тебя милосердию? — И, не дав Доминику слова сказать, произнес: — Ты совершил недоброе дело, но хватит об этом: что сделано, то сделано. Лопес проводит его в подземелье, и о нем позаботятся. Иди, Лопес, не теряй времени, а я поговорю с Домиником.
Доминик между тем уже раскаивался в том, что так легко поддался жалости и спас совершенно незнакомого ему человека.
После ухода Лопеса Оливье долго молчал, погруженный в свои думы, потом наконец сказал:
— Ты говорил с ним?
— Так, урывками.
— И что он тебе сказал?
— Сказал, что стал жертвой нападения.
— Больше ничего?
— Почти ничего.
— Назвал он тебе свое имя?
— Я не спрашивал.
— Но он должен был себя назвать.
— Пожалуй, да. Он еще сказал, что недавно прибыл в Веракрус, откуда и ехал в Мексику, и по дороге на него напали разбойники.
— А кто он, этого от тоже не говорил?
— Нет, ни слова.
— Выслушай же меня, Доминик, и не сердись за то, что я скажу.
— От вас, господин Оливье, я готов выслушать все что угодно.
— Помнишь, как мы познакомились?
— Помню, хотя был тогда совсем ребенком, несчастным и больным, умирал с голоду на улицах Мексики. Вы сжалились надо мной, одели и накормили. Потом обучили грамоте.
— Дальше, дальше.
— Вы отыскали моих родителей, точнее, людей, меня воспитавших.
— Дальше?
— Что было дальше, вы знаете не хуже меня, господин Оливье.
— Возможно, но я хочу, чтобы ты все это сейчас повторил.
— Как вам будет угодно. Однажды вы пришли на ранчо и увели меня в Сонору и Техас, где мы охотились на бизонов. А через два или три года благодаря вам меня усыновило племя команчей. Вы приказали мне жить в прериях и вести жизнь охотника, пока не заберете снова к себе.
— Память у тебя, я смотрю, хорошая, — заметил Оливье. — Продолжай!
— Я остался жить с индейцами, охотился. Полгода назад вы приехали на берег Рио-Джила, где я тогда находился, и велели, мне следовать за вами. Я повиновался беспрекословно. Разве я не принадлежу вам душой и телом?
— И сейчас тоже?
— Разумеется! Вы мой единственный друг!
— Благодарю. Ты будешь мне и впредь повиноваться?
— Не колеблясь, клянусь!
— Это я и хотел узнать. А теперь слушай меня внимательно. Человек, которому ты по глупости помог, именно по глупости, прости меня за это слово, солгал тебе — все от начала до конца. Он пробыл в Мексике не несколько дней, а почти восемь месяцев. Живет в Пуэбло, был осужден на смерть теми, кто имел на это право и кого он хорошо знал. Ему вручили шпагу и дали возможность защищаться, он пал в честном бою. Никто его не грабил, потому что он имел дело не с разбойниками, а с честными людьми.
— О! — воскликнул молодой человек. — Это меняет дело.
— А теперь скажи, связал ты себя с ним каким-нибудь обещанием?
— Что вы имеете в виду?
— Этот человек просил тебя о помощи, не правда ли?
— Да, господин Оливье!
— Что ты ему ответил?
— Обещал помочь. Я не мог поступить иначе, учитывая его состояние. |