Чарльз Тревеннинг закрыл глаза, чтобы избавиться от необходимости лицезреть невообразимо вульгарную женщину, сидевшую напротив. Ее кошмарное муслиновое платье, украшенное прихотливым узором из ленточек, с широкими вверху и суживающимися книзу рукавами, не блистало чистотой; слишком тесный, украшенный кружевами корсаж был так затянут, что пухлая грудь чуть не вываливалась наружу; безобразно громадная шляпа занимала все свободное пространство; а кроме того, ему страшно не понравились взгляды, которые она то и дело бросала на него.

Но уже через секунду он совершенно забыл о ее существовании. Его мысли вновь вернулись к тому печальному происшествию в Воксхолле, вследствие которого он и очутился в нынешнем затруднительном положении.

Шестнадцать лет назад теплым летним днем он поехал в Воксхолл-Гарденс. Будто вновь он увидел себя совсем молодым, таким же гордым, как сейчас, только чему? Повинуясь все тому же неосознанному влечению, не знающим этой предательской слабости и страсти, перебрался через реку по, мосту в Ламберте.

Как прекрасны были сады Воксхолла в начале лета!

Вновь он увидел их перед собой, словно все это было только вчера: ровные аллеи аккуратно подстриженных деревьев, а под ними маленькие столики, посыпанные гравием дорожки, разноцветные павильоны, причудливые гроты и лужайки, вычурные игрушечные замки, вызывавшие бурное восхищение мещан, все эти галереи, ротонды, бесчисленные колоннады, звучавшая всюду музыка, миллионы китайских фонариков, которые загораются, чуть только наступят сумерки, то и дело вспыхивающие тут и там фейерверки, кружки пива с пеной по краям и огромные ломти ветчины, взлетающие пробки от шампанского – и люди, множество людей, по случаю теплого летнего вечера вырядившихся в свои лучшие туалеты.

Две юные девушки мелькнули впереди него и скрылись в кустах – две легкие тени в полупрозрачных муаровых и бомбазиновых платьицах, так похожих в сумраке на шелковые, которые носят аристократки. Воксхолл был переполнен девушками – красотками в пунцовых шляпках и кокетливых капорах, развевающихся пышных юбках и надвинутых на глаза плотных капюшонах. Были там и молодые люди – щеголи с причудливо завязанными галстуками, в ослепительных жилетах, разряженные в пух и прах копии Браммела, которые можно было легко спутать с блистательным оригиналом… в сумерках конечно.

Там он в первый раз увидел Милли. Она была так молода и так ослепительно хороша собой, что ей не страшен был дневной свет.

Что привело его туда в этот день? А ведь все началось с его навязчивого желания хоть иногда ускользнуть от Мод, убраться подальше от тишины и спокойствия, которые царили в деревне, и вновь окунуться в шумную, полную веселья жизнь большого города, увидеть старых друзей, побывать в салоне несравненной Фенеллы, втайне надеясь на то, что их старая дружба перерастет в нечто гораздо более восхитительное, более волнующее, как это уже случилось однажды, и легко могло случиться вновь.

Может быть, старая Уэнна виновата в этом? Как-то странно, когда твоя же собственная служанка понемногу выживает тебя из дому. Он никогда ее не любил и давно бы вышвырнул вон, но Мод – и что только находило на нее порой? – никогда бы не согласилась. Старуха Моруэнна Пенгелли когда-то нянчила пяти летнюю крошку Мод (Господи, сколько же раз приходилось ему выслушивать эту историю?!), да и самой Уэнне тогда было не больше четырнадцати. С тех самых пор Мод была для нее «мисс Мод», и так суждено было оставаться до конца дней. Кстати, почему она всегда казалась ему старухой? Ведь она была всего девятью годами старше Мод и всего лишь пятью – его! Это еще не старость. Но в ней всегда было что-то старообразное. Невозможно было даже представить ее себе юной девицей. В пятнадцать лет это было высох шее, сморщенное существо, не спускавшее глаз с доверенной ее попечению Мод и, казалось, не имевшей ни малейшего понятия о всех легкомысленных шалостях и пустяках, что составляют смысл жизни пятнадцатилетней девушки.